РАБОТА В ОПЕРАЦИОННОЙ
Один из корифеев военной медицины, Пирогов Н. И. описывает травматический шок таким образом: на поле брани лежит раненый с оторванной нижней конечностью. Из культи видны кровеносные сосуды и нервы. Если подёргать за седалищный нерв — раненый слегка поморщится. Теперь сравним седалищный нерв, в палец толщиной, и зубной — с волосок, и вспомним состояние, когда стоматолог чуть коснётся зубного нерва, мы не слегка морщимся, а подпрыгиваем в кресле от боли. Кроме такого заторможенного состояния описываются и другие признаки шока: заострённые черты лица, резкая бледность (с землистым оттенком) (маска Гиппократа), холодный пот, частый, слабый пульс и т.д. Так вот такой случай классического травматического шока был у нас в районной больнице. Мне хочется описать его.
Летом 1962 года в камышлинских лесах уродилось много орехов (лещины). Уж так хочется пойти в лес! Но работники операционного блока: хирург, операционная сестра, анестезиолог и медсестра — анестезистка в нерабочее время далеко уехать или уйти не могли без разрешения главного врача, у них дежурство на дому.
Накануне выходного дня, мы с Любой Копыловой, медсестрой — анестезисткой, решили отпроситься у главного врача, чтобы нас на завтра отпустили. Главный врач, Подтяжкин Владимир Иванович (к сожалению, ныне покойный), согласился с условием: дежурство не отменяется, а за орехами нас отвезут на машине. Мы согласились.
Тёплое воскресное утро. На больничном дворе собралось человек десять желающих поехать в лес за орехами. На больничной машине нас быстро домчали туда, где заросли орешника. Шофёр высадил нас с Любой и предупредил: » Далеко в лес не уходите, чтобы, на всякий случай, знать, где вас искать». Машина ушла. Все разбрелись по лесу, мы, как обещали, далеко уходить не стали. Дышим кислородом, рвём гроздья орехов, складывая в фартуки, наслаждаемся природой. Прошло немного времени, может час, нам послышался звук проходящей машины. Мы насторожились.
Всё стихло. Значит показалось. Затем слышно кричит мужчина: » Ау! Ау!», а кого кричит не разобрать. Выходим на дорогу. Из глубины леса по дороге к нам едет наша больничная машина, за нами.
— Срочно в операционную! — говорит шофёр.
— Что случилось? — спрашиваю.
— Из села привезли мужчину с искалеченной ногой — попал под лафетную жатку. Мы помчались в больницу.
Когда мы вошли в перевязочную, то испытали шок. На каталке лежал молодой мужчина. Его правая нога была голой костью, как будто обглодана голодными псами. На бедре — остаток штанины. Кромка от этой штанины жгутом закрутила верхнюю треть бедра, поэтому крови не было, но от нее веревками болтались остатки сосудов и нервов.
Больной без сознания. Черты лица заострённые, кожные покровы бледные с землистым оттенком. Дыхание поверхностное. Пульс частый нитевидный. Артериальное давление: систолическое — 60, диастолическое — 40. Начали переливать кровь, проводить противошоковую терапию. После переливания крови АД поднялось до 80, хирург приказал брать больного в операционную на ампутацию. Когда сняли остатки штанины, поняли — ампутировать нечего. Мышцы верхней части бедра напоминали старую мочальную кисть: нижний край размят, выше сплошь продольные размятые разрезы до самого тазобедренного сустава. Дали наркоз и начали вылущивать головку сустава. Операция далась физически тяжело, а ещё тяжелее тем, что проведена впустую — больной умер на столе. До сих пор помню этого молодого, двадцатичетырёхлетнего комбайнёра Галочкина. Каждая смерть больных, особенно в операционной, не проходит даром. Поэтому хирурги до глубокой старости, многие, не доживают.
Из моей практики операционной сестры, хочется описать ещё один незабываемый случай. Случай этот помнит и Любовь Григорьевна Фатенкова (девичья фамилия Копылова) заведующая терапевтическим отделением Тереньгульской ЦРБ, Ульяновской области, отличник здравоохранения, заслуженный врач РФ.
В апреле 1962 года к нам в Камышлинскую районную больницу по направлению приезжает выпускница Сызранского медицинского училища, отличница, с красным дипломом, Копылова Люба. У нас в больнице не было медсестры — анестезистки. Любе предложили эту должность, но для этого нужно будет три месяца учиться в Куйбышеве. Люба согласилась. Пока она училась, у нас уволилась операционная медсестра. Меня назначили на эту должность. Когда Люба вернулась, мы с ней стали работать в операционной вместе, две землячки, две Сызранские выпускницы. Мы с ней стали дружить и стали вместе готовиться к поступлению в институт. Я не теряла надежды стать врачом. Готовились у меня дома, т.к. она жила в маленькой комнатёнке втроём. С ней жили ещё две девушки: санитарный врач и врач педиатр. Я в то время жила одна. Муж работал в Сызрани, ждал квартиру, четырёхлетняя дочка жила у моей мамы, в Старой Рачейке.
Итак, мы всегда с ней вместе: в свободное время у меня — штудируем физику. В операционной работаем так: если большая операция, Люба с анестезиологом, я операционной сестрой, оперируют оба хирурга. Если операции небольшие, например: грыжи, аппендицит и др. оперирует один хирург, я ему ассистирую, а Люба в качестве операционной сестры. Ассистировать хирургу, на выше указанных, операциях, приходилось операционной медсестре, т.к. один из хирургов занимал пост главного врача и всегда был занят. Больных он тоже не вёл. Во время весеннего, осеннего призыва в армию, хирурга вызывают в военкомат на комиссию допризывников. Остаётся главный врач, он и оперирует. Ассистировать хирургу операционной сестре приходилось ещё в том случае, если один из них в отпуске, командировке или болеет.
И так случай, который мне хочется описать.
В полдень из дальнего села Бакаево привезли больного с тупой травмой живота и ранением нижней губы. Хирург посмотрел больного, назначил наложить швы и положить в палату, дежурной сестре — наблюдать за больным.
Взяли больного в перевязочную. У больного сквозное ранение нижней губы. Спрашиваю: «Что случилось?» Он рассказывает: «Ехал на возу сена и вдруг обрывается верёвка, которой притянут гнёт на возу, чтобы сено не рассыпалось. Гнётом ударило по животу и по губе. Её-то о зубы и рассекло насквозь. Зашили деда: в полости рта тонким кетгутом, кожу — тонким шёлком. Наложили пращевидную повязку и отправили больного в палату, предупредив его и дежурную сестру, чтобы он не вставал. Через некоторое время заходит Люба в операционный блок, где я готовила биксы для стерилизации и говорит:
— Слушай, у больного Сулейманова, который поступил с травмой живота, что-то с печенью, у него положительный симтом Ваньки — встаньки.
— А что это за симтом?
— Нам Тимагин, преподаватель хирургии, говорил, что при травмах, ранениях печени, больной лежать, сидеть не может из-за болей. Легче больному в положении стоя.
— А нам Андриянова, преподаватель по хирургии, об этом симтоме не говорила. Некоторое время спустя, заходит Владимир Иванович
— Как там Сулейманов, которому зашивали губу?
— У него положительный симптом «Ванька-встаньки» — говорит Люба.
— А что это за симтом? Я такого не знаю, улыбаясь, сказал Владимир Иванович.
— Нам преподаватель по хирургии говорил, что этот симптом положительным бывает при травмах печени.
Поверил Владимир Иванович Любе или нет, но в палату к больному пошёл. На следующий день по плану назначена операция — бедренная грыжа.
Утром рано, мне приказано не ходить на пятиминутку, сразу же мыться на операцию. Я уже была готова к операции, когда пришёл Владимир Иванович, и привезли больного. Оперировали мы вдвоём. Закончив грыжесечение, Владимир Иванович попросил привезти в операционную Сулейманова. Неясная картина больного беспокоила его. После осмотра решил пойти на диагностическую лапаротомию. Вызвали Тамару Васильевну Трофимову терапевта она же по совместительству анестезиолог, Любу — анестезистку и начали операцию. Мне, кроме обязанности операционной сестры, пришлось ассистировать хирургу, поскольку второй хирург был в отпуске. Люба оказалась права — у больного разрыв печени. Место трудно доступное, высоко под диафрагмой. Пришлось хирургу делать дополнительный разрез, чтобы подобраться к печени. Во время вдоха диафрагма опускается, закрывая место разрыва. Больной выдохнет, диафрагма поднимается, разрыв печени виден. Шить хирургу пришлось с большим трудом. Мне очень неудобно тянуться с левой стороны больного на правую. Я из последних сил держу крючок, чтобы лучше было видно, где шить. Хирург только введёт иглу в печень, во время выдоха больного, больной уже вдохнул, хирург ждёт выдоха, чтобы извлечь иглу. И так каждый шов. Наконец удалось зашить печень, прикрывая сальником. Облегчённо вздохнули и стали послойно зашивать операционную рану. Больной должен проснуться от наркоза. Когда ему накладывают последний шов на кожу. Вдруг анестезиолог объявляет: у больного нет пульса, он не дышит. Нас шокировало. Владимир Иванович срывает с рук перчатки, на ходу с возмущением говорит: «Я сделал всё, теперь Ваша, Тамара Васильевна, задача реанимировать, у меня приём и ушёл из операционной. Люба по назначению анестезиолога, делала какие — то уколы, больной не проснулся.
«Ну, всё» — сказала Тамара Васильевна и спокойно ушла из операционной. Люба убрала систему из вены. Мне до слёз было обидно. Сколько вложено труда! У меня дрожат руки и ноги от усталости, напряжения, мышцы спины огнём горят. И всё впустую. Да и больной пожилой, но ещё не старый. Я Любе говорю:
— Зря ты систему отключила.
— Всё равно ничего не капало, сосуды спались.
— Давай венесекцию сделаем? Хуже, чем есть, ему не будет. — Я не умею, и даже не видела, как её делают,- отвечает Люба.
— Я не делала, но знаю, как делать, много раз видела, как делали хирурги. В операционной есть специальный набор .
Я сделала венесекцию. Люба подключила систему — не капает. Я начала вводить раствор шприцами. Ввела приблизительно 500 мл, за давностью происходящего, точно не помню, вдруг Люба с радостью, одновременно с удивлением восклицает: «Женя у него пульс появился! Пока ещё слабый. Главное он живой, Сулейманов наш, живой! Появилось дыхание!» Затем он открыл глаза. Я подключила систему — капает. Через некоторое время больного стало знобить. Ему положили грелку к ногам, и в это время входит Владимир Иванович.
— Что это?
— Да вот Сулейманова знобит — отвечаю я.
— Сколько вы ввели, и что вводили?
Я доложила чего, сколько ввели, но не сказала, что делали без назначения, самовольно. Даже о венесекции промолчала. Владимир Иванович сказал, что вводить больше ничего не нужно до вечера. Больного увезли в палату. Мы с Любой пошли обедать, а потом занялись каждая своими служебными делами. До сих пор Сулейманов остаётся для нас загадкой. Что было с ним? Может быть, была передозировка эфира — интоксикация, поэтому капельница помогла. Что бы ни было, для нас с Любой случай незабываемый.
Далее протекала жизнь в центральной районной больнице (ЦРБ) обычно: плановые операции, днём и ночью везли экстренных больных со всего района. Перед Новым 1963 годом муж получил квартиру в Сызрани, и я уволилась. В Сызрани устроилась на работу в медсанчасть (МСЧ) завода тяжёлого машиностроения дежурной медсестрой хирургического отделения. С работой я освоилась быстро, т.к. я всё делать умела. Чего не умела — это давать наркоз. В отделении анестезиологической службы не было. Даже наркозного аппарата не было. Эфирный наркоз давали дежурные сёстры каплями через маску Эсмарха. На деле было так: две сестры встают у изголовья больного, лежащего на операционном столе. Одна удерживает голову больного, одновременно выдвигая ему нижнюю челюсть вперёд, чтобы не западал корень языка во время наркоза, и больной не задохнулся. Другая сестра накладывает маску на рот и нос больного, и капает эфир. Для герметичности вокруг маски укрывают полотенцем. Больного заставляют считать. При засыпании, больной начинает сбиваться, затем на вопросы совсем не отвечает — наступила стадия глубокого сна. Начинают оперировать.
Дача наркоза таким способом мучительно для больного и для персонала, особенно в первой стадии наркоза, когда больного заставляют дышать одним эфиром без кислорода. Он задыхается, пытается крутить головой, чтобы сбросить маску. Наступает стадия возбуждения. В этот момент трудно бывает справиться с больным. Такой метод таит много опасностей. В этом случае трудно дозировать эфир, может наступить передозировка. Может наступить ларингоспазм и больной задохнётся. Мучительно для больного период пробуждения — начинается рвота. Здесь за больным необходим индивидуальный уход.
Наркоз я освоила быстро. Пришлось вновь заглядывать в учебник хирургии. Но давать всё равно боялась и чаще старалась держать голову и челюсть больного, а капала эфир моя напарница. В качестве дежурной сестры долго работать мне не пришлось. Из процедурного кабинета медсестра ушла в декретный отпуск и меня перевели туда. В отделении открыли дополнительно сорок коек для детской хирургии, да было шестьдесят пять. Итого стало сто пять коек. Добавили коек, и добавили ещё одно экстренное дежурство по городу. Стало двое экстренных суток в неделю. Больных было много, мест в палатах не хватало, ставили дополнительные кровати. И даже в коридоре, почти у каждого простенка, между палатами, стояли дополнительные кровати. Отделение было максимально перегружено. Работы было много. Кроме основной работы в процедурной, меня нагрузили общественной — на профсоюзном собрании выбрали профоргом.
С расширением отделения, увеличился и штат сотрудников. В это время пришли работать к нам Кузина Людмила Ксенофонтовна — детский хирург, хирург Михайлова Наталья Никитична, хирург Крылов Виктор Павлович, уролог Ростов Владимир Григорьевич, и несколько сестёр.
После того, как построили новую центральную городскую больницу, детскую хирургию из нашего отделения перевели в ЦГБ. В отдельное крыло, где размещались дети, перевели гнойных больных и отдельно для них открыли перевязочную. В основном же отделении лежали только чистые послеоперационные больные, для них же была чистая перевязочная. В этой перевязочной работать назначили меня, т.к. я в своей практике работала операционной сестрой. В процедурную назначили другую медсестру, которой ночные дежурства, по состоянию здоровья, противопоказаны.
В отделении кроме хирургических коек, выделены были койки для ЛОР больных, глазных и гинекологических больных. Следовательно, и работали в отделении, т.е. оперировали, гинеколог, и ЛОР. Окулист оперировала мало. Отделение стало многопрофильным. Нагрузка на операционно-перевязочный блок была большая. Мне иногда приходилось помогать операционным сёстрам, когда они заняты на хирургической операции в большой операционной. В малой операционной приходилось оперировать нам с гинекологом или с ЛОР. Настала необходимость организовать анестологическую службу. Назначили анестезиологом Михайлову Наталью Никитичну, анестезиской меня. Послали нас учиться в Куйбышев, в клинику факультетской хирургии к профессору Ратнеру. Учились мы на рабочем месте, в операционной. Наталья Никитична училась интубировать больного, и давать наркоз, а я готовить инструментарий, накрывать наркозный стол, вести наркозную карту во время операции. В клинике много видели интересных операций. Я впервые видела операцию в рентгеноперационной. Много видели, многому научились, научившись, вернулись в свою больницу, стали давать интубационный наркоз во время больших полостных операций. Большие полостные хирургические, урологические, гинекологические операции или такие, как ампутации конечностей, делали под наркозом, а мелкие, как аппендицит, грыжи и др. мелкие операции делали под местной анестезией. Когда не было наркоза, я была занята в чистой перевязочной и на операциях в малой операционной с гинекологом или ЛОР. У гинекологов было два операционных дня в неделю. В эти дни делали аборты, удаляли полипы цервикального канала, шейки матки, диагностические выскабливания. Кровь во время аборта собирали в стерильные лотки. Затем процеживали, сливали в большие стерильные пробирки и ставили в холодильник отстаиваться. На следующий день сыворотку сливали в другую стерильную пробирку. За сывороткой, к нам в Сызрань, каждую неделю приезжали из областной станции переливания крови. Они же нам привозили большие (примерно 0,5л) стерильные пробирки. Из этой сыворотки там делали какие-то препараты.
ЛОР операции были в основном: тонзилэктомии, удаление полипов, аденоидов. Пункцию гайморовых полостей делали в гнойной перевязочной.
Если было много работы в операционной или перевязочной, приходила на помощь старшая операционная сестра. Во время отпуска одной из операционных сестёр, меня ставили в график. Старшая операционная работала в малой операционной, а в обеих перевязочных работала другая перевязочная сестра. Сначала делала чистые перевязки, потом переходила в гнойную перевязочную, делала гнойные перевязки. Работы было много, работа разнообразная, тем и интересная.
В конце августа 1973 года мне на работу позвонил Владимир Васильевич Иевлев, директор Сызранского медицинского училища, пригласил на собеседование. В этот день у меня было много работы, обещала зайти на следующий день. Весь день и всю ночь ломала голову — зачем я понадобилась директору медучилища? Накануне предупредила старшую мед сестру, что задержусь. Утром приехала в кабинет к Иевлеву. Разговор вначале был отвлечённый: когда закончила медучилище, где работала после окончания, о семейном положении и т.д. Затем предложил должность преподавателя по общему уходу. Я такого предложения не ожидала. Растерялась, положительного ответа сразу не дала, пообещала подумать, посоветоваться с мужем, а он был в командировке. Через неделю он вернулся, мы с ним обсудили этот вопрос, и я дала согласие. Некоторые затруднения возникли с увольнением. Дело в том, что одна из операционных сестёр отрабатывала последние дни перед декретным отпуском. Вместо меня вообще работать некому. Я это хорошо понимала, но испытать себя на новой работе, в качестве преподавателя, было заманчиво. Главная сестра Хрусталёва Нина Викторовна, и. о. завотделением Крылов Виктор Павлович были против моего увольнения. Очень сожалела о моём уходе анестезиолог Михайлова Наталья Никитична. Только и. о. главного врача Абугова Евгения Семёновна, спасибо ей, пошла навстречу, узнав, что я иду работать преподавателем, уговорила Крылова В. П. дать согласие на увольнение, сказав ему: » Виктор Павлович, давайте сделаем ей доброе дело, дадим ей согласие о переводе в медицинское училище. Она будет преподавателем. Кадровые вопросы уладим». Разговор состоялся в кабинете главного врача, куда мы вместе зашли с Крыловым. После этого разговора Виктор Павлович подписал моё заявление. Помогли мне обстоятельства, что увольнялась я, когда завотделением и главный врач были в отпуске. При них уволиться было бы сложнее.