БУДНИ СЕЛЬСКОГО МЕДИКА
……Первое августа 1953 года — начало моей трудовой деятельности. Я проснулась рано, не спится, на сердце волнительно. На кухне хозяйка затопила печь. Я встала, поздоровалась с тётей Машей. Она поинтересовалась: «Как спалось на новом месте? Не приснился жених невесте?» — пошутила тётя Маша. Я вышла во двор. На небосклоне полыхала алая заря. Появлялись первые лучи солнца. Я залюбовалась восходом, игрой солнечных лучей. Дома не вставала так рано и не видела всей этой красоты. Умылась во дворе холодной водой из умывальника, вошла в дом. Там все уже встали и ждут меня к завтраку. На столе пышут жаром горячие блины, и пыхтит паром пузатый самовар. Я поздоровалась, извинилась. Сели завтракать. Наелись блинов из русской печки, напились чаю из самовара, поблагодарили тётю Машу за вкусный и сытный завтрак, договорились о квартире для меня и пошли на приём. Солнышко светит ярко. На небе ни облачка. День обещает быть жарким. Дожди во время уборочной нежелательны. Труд хлебороба изнурителен и часто зависит от погодных условий: то весенние заморозки всходы погубят, то засуха не даст налиться зерну, а то затяжные дожди не дают собрать урожай. Колос перестоит на корню, зерно осыплется.
Медицинский пункт находится в одном здании с правлением колхоза. Дом вытянут перпендикулярно к улице. Имеет двух хозяев. Левая фасадная часть, это колхозная собственность. Правая задняя часть — собственность сельского совета. Санитарка, тётя Муза Ермакова, она же работает и уборщицей в правлении. Живёт в соседнем доме, как говорится, всегда под рукой.
Сергей Андреевич посмотрел журнал приёма больных, запас лекарств, санитарное состояние медпункта и уехал. Больных на приёме пока не было и Нина Алексеевна начала вводить меня в курс дела. Достала из шкафа целую стопу журналов различного учёта и отчётов, разделила их на две стопы и говорит: «Это мои, учёт и отчётность фельдшера, а это твои. — учёт и отчёты акушерки». В мою обязанность входило: Выявлять беременных на ранних сроках, брать их на учёт и вести наблюдение за течением беременности до самых родов. Заблаговременно отправлять их в роддом, особенно у которых имеется какая — либо патология, родовспоможение на дому, если такое происходит, наблюдение за детьми, прививками. Проверять санитарное состояние школ, детских яслей, садов, если таковые имеются. Вести гинекологический приём, проводить лечение, назначенное гинекологом. Всё это нам на учебной практике показывали, именно показывали. Приводили, как на экскурсию, но работать ни в женской консультации, ни в детской, ни работа на ФАПе в программе не было, даже на преддипломной практике, хотя готовили нас работать именно на сельских медпунктах. Часто выпускников с фельдшерских отделений направляют работать на фельдшерские пункты, где акушерки по штату не положено. Нина Алексеевна удивилась, узнав о том, что на преддипломной практике нас не направляли на ФАП, а с Бугурусланского медицинского училища весной у неё была студентка на практике.
Пока Нина Алексеевна вела приём, я разбиралась с документацией. Часы приёма закончились. По намеченному плану мы должны посетить сезонные колхозные детские ясли, проверить санитарное состояние, питание, а заодно зайти мне в сельский совет, представиться. Ясли и сельский совет находятся в соседнем селе в полутора — двух километрах от медпункта. Пока мы шли в село, Нина Алексеевна рассказала мне об участке. Медпункт обслуживает четыре населённых пункта: деревня Неклюдово — около девяноста домов. Старое название Дурасово, имение помещицы Дурасовой, (крепостные крестьяне звали её Дурасиха, за её крутой нрав). Село Неклюдово, куда мы идём. Здесь до советской власти жил помещик Неклюдов. До сих пор сохранился его дом. Там теперь клуб и библиотека. Сохранился яблоневый сад. Сейчас он заброшен, одичал, но ребятишки и дичкам рады, всё лето в саду. Основная красота этого сада в том, что вместо изгороди, сад по периметру обсажен сиренью разных видов, сортов и колеров. Весной, во время цветения яблонь и сирени, красота неописуемая! А воздух?! — сиреневый туман обволакивает всё село и даже за околицей чувствуется.
В селе около ста или немного больше ста домов. Имеется школа семилетка. В четырёх километрах от села находится третий пункт нашего обслуживания — посёлок Новая Чаговка и четвёртый пункт нашего обслуживания, маленький посёлок, всего из семи домов, Красный Бережок. Посёлок маленький да удаленький. Находится он в семи километрах от деревни Неклюдово, а самое главное там находится молочно товарная ферма, которую мы регулярно должны контролировать.
Пока мы ещё в пути, Нина Алексеевна успела выдать небольшую историческую справку. Эти земли прежде принадлежали роду С. А. Аксакова, известного русского писателя. Затем, каким — то образом они оказались у помещиков Неклюдова и Дурасовой. Впоследствии Дурасова разорилась. Её земли выкупил сосед, помещик Неклюдов, откуда и название деревни и села одинаковое. Земли украинских сёл: Степ — Выселки и Хмелёвка тоже принадлежали прежде роду Аксаковых. Потом они оказались заложенные в Бугурусланском земельном банке, каким — то загульным сыном помещика, уехавшего за границу. В 1901 году ходоки из Украины, в поисках свободных и плодородных земель, добрались до Бугуруслана, нашли эти земли, выкупили в рассрочку на пятьдесят лет. Ранней весной 1902года сюда двинулись своим ходом — на быках и лошадях, семьи переселенцев. С малыми детьми, с домашним скарбом, с украинской одеждой, с торбочками семян овощей и …кукурузы. Ехали целыми родовыми кланами. Они до сих пор сохраняют свои обычаи, свою украинскую кухню, язык. За разговором незаметно дошли.
Ясли, можно сказать, ясли — сад, т. к. вместе находятся дети от двух лет до семи, располагаются в частном доме. Дом из двух комнат. Во время нашего посещения в передней, затемнённой (чтобы не летели мухи) комнате спали дети. В задней — топилась русская печь, хозяйка готовила детям обед. На обед: картофельный суп с зеленью и растительным маслом, хлеб. На второе — пшённая молочная каша. Продукты выделял колхоз бесплатно. За ясли — сад родители не платили. Хозяйка дома — колхозница она няня, воспитательница, повар всё в одном лице. Ей, как и всем колхозникам, ставили ежедневно трудодни, на которые в конце года колхоз выплачивает продукцией, деньгами. Тариф зависит от прибыли.
По санитарному состоянию замечаний не было. Всё сверкало чистотой. Окна блестят. Не крашеные стол, лавки, пол чисто вымытые, выскоблены до желтизны. Даже крылечко во дворе сверкает желтизной. Детей для осмотра будить мы не стали. Обед для пробы ещё не готов. Закончив дела в яслях, мы пошли в сельсовет. Там я встала на учёт, представила документы: паспорт, диплом, а военного билета у меня не было, т. к. мне не было ещё семнадцати лет. По пути домой, зашли в библиотеку, сельский магазин. Проверили санитарное состояние магазина, санитарную книжку продавца. Грубых нарушений не нашли. В магазине чисто. Продавец женщина, на ней чистый белый халат. На полках в основном консервы, просроченных нет. Со слов Нины Алексеевны продавец опытная, добросовестная, работает давно. При неоднократной проверке санэпидстанцией не было сделано ни одного замечания. Закончив дела в селе, мы вернулись домой уставшие, от пешей прогулки под палящими солнечными лучами, проголодавшиеся. Время до вечернего приёма осталось совсем немного — часа два. Пообедав и немного отдохнув, пошли на вечерний приём. Больных на приёме было немного, но до половины восьмого нужно сидеть, раньше не уйдёшь.
Закончен первый, в моей жизни, трудовой день. На завтра запланирована проверка санитарного состояния полевого стана.
На следующий день, между приёмами, нам нужно проверить полевой стан, который находится, приблизительно, в трёх километрах от медпункта. Свободного транспорта нет, весь задействован на уборке, Решили идти пешком. Надели на головы широкополые соломенные шляпы от солнышка, на ноги обули спортсменки и пошли в поле. Я впервые увидела, что такое полевой стан. Тракторная будка на колёсах. Внутри стоят три деревянных топчана, на них ватные матрацы и ватные подушки. На стене у каждого висит чистое полотенце. На деревянной полочке лежит кусок хозяйственного мыла. Рядом с будкой стоит большой, длинный навес, где размещается: плита, деревянная бочка с водой, покрытая деревянной крышкой, стол, вокруг стола лавки. Поодаль от стола стоит деревянный сундук с двумя отделениями: в одном лежал хлеб, в другом вымытая посуда. У плиты хлопочет женщина — повар, готовит обед для комбайнёров, шаферов, На ней лёгкое ситцевое платье, белый бязевый передник, на голове белая косынка. Санитарная книжка у неё имеется, комиссию прошла, к работе допущена районным терапевтом. Пока мы проверяли санитарное состояние полевого стана, обед был готов. Нас пригласили снять пробу. Обед был вкусный калорийный: на первое щи мясные из свежих овощей, на второе тушёная картошка с мясом и компот из свежих яблок. Продукты все колхозного производства. Хлеб из муки нового урожая, подовой. Печёт женщина на дому, специально для детских яслей и полевого стана. Хлеб изумительный, пышный, испечён на хмелевых дрожжах, от чего особенно духмяный. Мы поблагодарили за вкусный обед и с попутной машиной уехали домой. Сегодня вернулись не голодные и не очень уставшие, хотя время до вечернего приёма осталось также немного. Легли отдохнуть. Я не привыкла так рано вставать, каждый день не высыпаюсь. Договорились завтра между приёмами никуда не идти. Приходим вечером на приём, тётя Муза, наша санитарка, отдаёт нам пакет из санэпидстанции: «В связи с вспышкой по области кишечных инфекций, срочно в трёх — четырёхдневный срок провести паспортизацию всех колодцев и родников на своём участке! Схема паспорта и отчёта прилагается. Паспорта и отчёт прислать в районную санитарно — эпидемиологическую станцию, дубликат оставить у себя».
Решили начинать с Красного Бережка, как говорится, сразу двух зайцев убьем: проверим ферму и колодцы за одно посещение.
Вечерний приём прошёл, как обычно: конъюнктивит, насморк, перевязки. Вечером предупредили председателя о том, что нам на завтра нужен будет транспорт, чтобы съездить на Красный Бережок — проверить молочно — товарную ферму и заодно провести паспортизацию колодцев. На следующий день утром, к концу приёма, к нам в медпункт зашёл пожилой, невысокий, худой мужчина. Поздоровался, представился: «Меня зовут Барей, можно дядя Барей. Я из Красного Бережка. Меня прислали за Вами. Лошадка у крыльца». «Спасибо, дядя Барей, мы сейчас будем».
До посёлка семь километров. Ехали полем, лесом и снова полем. Там живут татары, всего семь домов и молочно товарная ферма. Все работники фермы: доярки, телятницы, скотники, пастухи — живут в Красном Бережке. Дядя Барей заведует фермой. Дома стоят в два порядка, в виде маленькой улицы. В центре улицы находится единственный колодец. По схеме составили паспорт: место нахождения колодца, на каком расстоянии находится от хозяйственных построек, туалетов, выше или ниже по уровню поверхности земли от выше указанных построек. Сруб колодца деревянный, в удовлетворительном состоянии, покрывается деревянной крышкой. Снаружи вокруг сруба на земле имеется глиняный замок. Воду достают при помощи «журавля». Родников нет.
На ферме заведующий, наш знакомый дядя Барей, показал бытовую комнату. В данный момент там никого не было, у доярок перерыв. В комнате чисто. Стены, потолок и печь побелены. На стене две вешалки — для халатов и полотенец. Халаты не белые, а из светло — серой бязи, но чистые. В углу умывальник и мыло. Нам хотелось посмотреть, как соблюдается санитарно — эпидемиологический режим во время дойки и проверить санитарные книжки доярок. До обеденной дойки около двух часов. Дядя Барей пригласил нас на чай. Мы обещали прийти, только сначала сделаем подворный обход, посмотрим, как живут, не болеет ли кто и нуждается в медицинской помощи. Может нужно лекарства — мы немного с собой взяли.
Татары люди чистоплотные. На улице ни какого мусора, во дворе чистота, как — будто зубной щёткой вымели. В домах бедно, скромно, но абсолютная чистота и порядок. Больных не оказалось. Брали лекарства, про запас, от головной боли, от кашля, температуры. Брали бинты, вату, стерильные салфетки, йод, зелёнку, марганцовку.
В доме дяди Барея нас уже ждали. На столе пыхтел самовар. На трубе самовара, на камфорке, стоял пузатый заварочный чайник. Хозяйка дома добрая, гостеприимная женщина, приветливо пригласила нас к столу. На столе пшеничный хлеб домашней выпечки, душистое сливочное масло, варёные яйца, свежий творог со сметаной, свежее варенье из лесной клубники. С раннего утра голодные, мы с удовольствием согласились. Досыта, калорийно поели, напились душистого цейлонского чая. Подарили хозяевам набор домашней аптечки, поблагодарили за угощение. Дядя Барей сказал, что коров должны уже пригнать на дойку. Мы и с нами дядя Барей пошли на ферму.
Доярки перед дойкой мыли руки с мылом, переодевались в халаты, брали подойники с водой, полотенца. Мы наблюдали. Доярки всё делают, как положено: перед дойкой обмывают вымя у коровы, вытирают полотенцем и тогда начинают доить. Подоив одну корову, молоко процеживает во флягу через два слоя марли. Затем снова берёт воды, полотенце и начинает доить другую корову. Санэпидрежим соблюдается. Может только при нас? Говорят , что всегда так делают. Что же? Поверим на слово. Санитарные книжки у всех есть. Медосмотр проходят своевременно.
Дойка закончилась. Пришла грузовая машина за молоком. Погрузили фляги в кузов и с этой машиной мы уехали домой. Через полтора часа собираться на вечерний приём.
В течении трёх последующих дней мы, между утренним и вечерним приёмами, занимались паспортизацией колодцев и родников.
Отработав десять трудовых дней, я заболела ангиной. Температура около тридцати девяти, слегла. Нина Алексеевна усердно меня лечила. Через неделю после моей болезни Нине Алексеевне позвонили из райздравотдела и предложили поехать учиться на рентгенлаборанта. Она согласилась, поехала. Осталась я одна. Свалилось всё на мои девичьи хрупкие плечи, и даже хозяйственные заботы. На заседании депутатов сельского совета заслушивают меня, завбиблиотекой, завклубом, директоров школ с отчётом : «О ходе подготовки к работе в зимних условиях». Что я, шестнадцатилетняя девочка, понимала в хозяйственных вопросах? Да и зимой не работала, не знаю, какие могут быть проблемы. Со слов санитарки я и ответила: «Дров ещё не завезли, завалинки не отремонтировали. Зимой будет холодно. Чтобы осмотреть больного, его нужно раздеть. А как, если холодно?»
Так постепенно вникала во все сферы сельской жизни, но пока ещё очень уставала физически, морально.
________________Пусть придя, домой, нередко,
________________На стол склоняясь, засыпала,
________________Всё было строго,
________________Было свято,
________________Чтоб крепко на ноги я стала.
Закончилась горячая пора уборочной. Работу медпункта перевели на обычное время, т. е. без перерыва. Дни становились короткими, пасмурными. Ночи, наоборот, длинными, тёмными. Наступало самое противное время в году, особенно в деревне, — вторая половина октября, ноябрь. Приближались обложные дожди. Илистую землю «расквасило» дождями. Вязкая грязь прилипает, ноги с трудом вытаскиваешь, рискуя оставить подошвы. Машины буксуют. В такое время ездят только на лошадях. Нет радио, нет электричества. Бури, шум ветра в деревьях — всё то уныние поздней осени, когда нет хуже для человека, чем выходить из дома. Особенно вылезать из тёплой постели среди ночи, идти в конец села на вызов к больному; или, чего хуже, ехать на телеге в другое село или посёлок, когда с колёс летят на тебя комья грязи, а с неба льёт дождь. Ночь. Темно. Грязь. Дороги никакой. Лошадь еле тащится. Таковы будни села. То ли ещё будет, я не подозревала.
Зима 1953 — 54г была суровая, метельная. Лютые морозы сменялись дикой пургой. У нас перед окнами дома намело огромный сугроб такой, что не видно улицу. Я с трудом открыла дверь, заваленную ночным снегом, и, пробивая лопатой траншею, стала раскидывать и белый пух этой ночи, и под ним залежалые тяжёлые пласты. Огромные сугробы стоят у каждого дома выше крыши. О наличие дома, проходя мимо, можно только догадаться по траншее, прорытой от тропинки до крыльца, или по вьющемуся дымку из печной трубы.
Поездка в районный центр равна каторге. Ехать двадцать пять километров в санях на лошади по дикому морозу три часа. Через час начинают коченеть руки и ноги. Пробежишь за лошадью минут пять — семь согреешься, сядешь. Минут через тридцать — сорок начинаешь опять мёрзнуть. Снова бежишь. И так всю дорогу. Особенно мороз колючий на восходе солнца. Выезжали затемно, часов в шесть, чтобы успеть сделать все намеченные дела и в этот же день вернуться домой. Обратный путь снова затемно, но уже вечером. На закате мороз снова крепчает. Возвращаешься домой часов в восемь — девять вечера, как мёрзлая кочка. А вот однажды домой я не попала.
Заблудились, чуть не погибли. Работала я тогда в Хмелёвском медпункте, год спустя после Неклюдова. Дело было так: санэпидстанция собрала нас, медиков со всего района на трёхдневный семинар по прививкам. Семинар закончился. Я звоню в правление колхоза, чтобы за мной приехали. В правлении мне отвечают, что из Камышлы должен ехать Шаймарданов, агроном, он сейчас у родителей и дали его адрес.
Из Камышлы с Шаймардановым мы выехали в четвёртом часу вечера. Зимний день короток, вскоре стало темнеть. Проехали два села. Время шесть часов вечера. Ехать осталось километров пять — шесть. Выехали в поле. Темно ничего не видать. Вдоль дороги нет ни столбов, ни ориентировочных вешек. Днём, видимо, проехал трактор в поле за соломой и дорогу перемял. Лошадь наша сбилась с дороги, и мы начали кружить по полю. Ночью видение искажённое. Вдали, кажется овраг, а это просто темнее снег или высокую траву принимаешь за рощу и начинаешь дёргать вожжи. Наконец набрели на тракторный след и оставили лошадь в покое. По тракторному следу куда — то, да привезёт. Может, к жилью, а вдруг к стогу соломы? На наше счастье въехали в село. Узнаём: Старое Усманово, которое проехали в шесть часов вечера, а сейчас десять. Четыре часа кружили по полю. Решаем. Что делать? Ехать домой или попроситься переночевать до утра? Ночью, по бездорожью ехать домой неразумно. Где гарантия, что снова не заблудимся? Выбрали второй вариант, стали проситься переночевать. Постучали в первый попавшийся дом — не пустили. Постучали в следующий дом, тоже не пустили. Только третьи хозяева открыли дверь. Татары очень гостеприимный народ. Тут же поставили самовар. Мне хозяйка налила в таз горячей воды, чтобы я напарила ноги. Хозяин с Шаймардановым сели за стол, где пыхтел, горячим паром, пузатый самовар. Напарив ноги, и я села пить чай с мёдом. Наконец я отогрелась. В тепле, после горячей ножной ванны и горячего чая с мёдом меня стало клонить ко сну. Хозяйка уложила меня на своей кровати. На пуховой перине, пуховой подушке и под пуховым одеялом я моментально уснула и проспала до самого утреннего чая. Хозяйка разбудила меня завтракать. До сих пор помню радушие этих добрых людей. К сожалению, забыла имена хозяев и агронома Шаймарданова.
Описывая тяготы жизни на селе в непогоду, я несколько забежала вперёд, когда работала уже, в Хмелёвке, а пока я ещё в Неклюдове.
Но каждую весну из зимы расцветает тихий туманный май. Расцвела белая черёмуха и розовыми цветами кизильник. В Неклюдовском саду яблони нарядились в белорозовый наряд, как невесты к венцу. Сирень расцвела разными колерами, благоухает на всё село. В июне воздух насыщен медовым ароматом цветущих лип.
Весной медпункт перевели на летнее расписание. Прибавилось профилактической работы, общественной. Секретарь колхозной комсомольской организации по возрасту выбыла из членов ВЛКСМ и меня избрали секретарём. Организация небольшая, молодёжи мало, но и той по вечерам некуда деться — клуба в деревне нет. Стояло пустое здание старого птичника, и мы выпросили его в колхозе под клуб. Долго нам отказывали, ссылаясь на отсутствие рабочих рук, а там нужен ремонт. Мы пообещали посильную работу делать самим. За нас заступились: секретарь колхозной партийной организации, председатель сельского совета, инструктор райкома партии, курирующий наш колхоз. Председателю колхоза некуда было деваться, — он согласился и даже выделил рабочих. Плотники сделали оконные рамы, застеклили и вставили. Сделали сцену и настелили полы. Остальные работы делали сами комсомольцы. Из оврага возили на лошади глину, песок. Сами оштукатурили стены, побелили. Осталось покрасить.
Летом ко мне в мед пункт пришло пополнение. В колхоз приехал агроном, а его жена, Ася — медицинский работник. У меня появилась возможность поехать в отпуск. В райздравотделе заявление на отпуск мне подписали. Передав дела вновь поступившей медичке, я спокойно уехала.
В конце июля я вернулась из отпуска. На следующий день к нам в медпункт приехал на велосипеде фельдшер соседнего участка. Стал меня уговаривать, чтобы я его сменила. Дело в том, что семья живёт в его родном селе, а работает он в другом, за двенадцать километров. Живёт дома. Каждый день ездит на работу летом на велосипеде, зимой на лыжах. Весной, когда переходим на летнее расписание, приходится ездить дважды в день. Ему давно хотелось работать в своём селе, но не было вакансии, а сейчас фельдшерица уходит на пенсию. В райздраве согласились его перевести, но с условием найти себе замену. Мне не очень хотелось уезжать. У меня очень хорошая хозяйка тётя Маша. Мы с ней жили, как дочь с матерью. Привыкла к населению, пользовалась уважением. В то же время, его стало жалко, но определённого ему ничего не сказала. Через два дня меня вызывают к телефону, звонит Иванов: » Как отдохнула? Набралась свежих сил? Тут вот какое дело: Андреев, фельдшер Хмелёвского медпункта, давно просит перевести его в Никиткино. Там у него дом, семья. Давай поможем фронтовику, прими его медпункт. Там и участок меньше, всего два населённых пункта и расположены рядом в полутора — двух километрах друг от друга, а зарплата такая же — четыреста семьдесят пять рублей. Вас в Неклюдове две. Рукавишникову оставим на месте, хотя она устраивалась позже, но колхозу агроном нужен, он местный, приехал к матери, у них семья. Давай сделаем всем хорошо: Никиткинскую фельдшерицу с почестями проводим на пенсию, фронтовика вернём в родное село, жителей Хмелёвки обеспечим круглосуточной медицинской помощью. Если согласна — приезжай за приказом». Я согласилась переехать. За мной приехала санитарка Хмелёвского медпункта, тётя Саня Баляба, как она представилась, по отчеству просила не называть.
Простились с Асей Рукавишниковой, с тётей Музой, тётей Машей, соседями, со своими комсомольцами и поехала осваивать новое пространство. И снова пришло знакомое всем скитальцам чувство — будто оставляешь часть своего сердца в покинутой тобой деревне. Но, вопреки всем естественным законам, я не обеднела, а, наоборот стала богаче.
Хмелёвка — село украинское. Расположено в пяти километрах от Степ — Выселок. Издалека строений не видно, они утопают в зелени. Очень широкую улицу разрезает овраг на два порядка домов. По дну оврага протекает мелкая речушка. Во время половодья овраг наполняется водой, но из берегов не выходит. По обоим берегам оврага растут огромные деревья: тополя, вербы, плакучие ивы и заросли черёмухи. Овраг не портит вид улицы, наоборот, как роща украшает. Единственное неудобство, это не перейдёшь с одного порядка на другой где попало, только по мосту напротив медпункта. Вдоль порядка, у каждого дома растут деревья: у кого тополя, у кого берёзы или в палисадниках яблони, сирень, черёмуха. Такое впечатление идёшь не по селу, а по скверу. Ещё красивее село я видела в детстве. В Сызранском районе был латышский посёлок Смилтэнэ. Там каждый домик утопал в цветах, а весь посёлок стоял на поляне лиственного леса и по улице росли берёзы, как — будто на лесной поляне цветущий оазис. Больше я нигде, ни в одном селе, таких цветов не видела.
Медпункт в Хмелёвке находился в большом шатровом доме, под железной крышей. Дом разделён на две части и два отдельных входа. В левой светлой, большей части дома — располагался медпункт. В правой, меньшей части дома, жила семья санитарки. При входе не было никакого тамбура или, так называемых сеней. Открываешь дверь с улицы и сразу попадаешь в приёмную. Справа голландская печь с плитой, слева лавка для посетителей. Посреди всей комнаты протянута проволока и на ней висит простыня, отгораживая приёмную, как в полевых условиях. В таких условиях работал взрослый мужчина, фронтовик. Документация запущена. Сведения устаревшие или совсем отсутствуют. Пришлось начинать всё с начала. Сделала подворный обход. Завела паспорт участка. Взяла на учёт детей по возрастным группам, хронических больных по заболеваниям, сроки диспансеризации и т. д. восстановила всю документацию. Теперь встал вопрос о ремонте. Нужны перегородки. В сельсовете обещали помочь. Прислали плотника, привезли деревянные брусья, фанеру, гвозди и начали делать ремонт. Из одной общей большой комнаты сделали три: процедурный кабинет, кабинет приёма больных и комнату ожидания. В комнате ожидания поставила стол, на столе разложила брошюры санитарно — просветительной тематики, санитарно — просветительные плакаты повесила на стены. Медпункт преобразился. Много комфортнее стало для меня и для больных. Осталось сделать сени или, тамбур, в чём мне в сельсовете отказали, ссылаясь на отсутствие средств. Я поехала в санэпидстанцию, попросила, чтобы они приехали и помогли мне с тамбуром. Скоро приехать работникам санэпидстанции не получилось, приехали уже после Нового года, когда смета была составлена, медпункт не включён. Но всё равно заведующая коммунальным отделом санэпидстанции сделала предписание: «По требованиям санэпидрежима необходимо перед входной дверью в медпункт сделать тамбур с дверью, крыльцом. У крыльца поставить скобу для очистки обуви». Назначили срок исполнения.
Партийное руководство колхоза, райком комсомола, инструктор райкома партии начали требовать от меня общественной работы, работы с молодёжью. В деревне есть клуб, есть молодёжь, есть комсомольская организация, а работа не ведётся, некому возглавить её. Секретаря комсомольской организации взяли в армию. Перед уходом секретарь за проделанную работу не отчитался, выборного собрания не провели.
Из интеллигенции в колхозе четыре человека: две женщины — учителя начальных классов, далеко не комсомольского возраста, агроном, давно не комсомолец и я, вновь прибывшая комсомолка — медик. Мы с Сашей Божко, инструктором райкома партии, собрали комсомольское собрание, на котором выбрали секретаря, его заместителя, комсомольское бюро. Наметили план работы. Вскоре стали приходить ребята из армии. Комсомольская организация пополнилась взрослыми комсомольцами. Оживилась культмассовая работа, стали выступать перед колхозниками с концертами. Колхоз закупил небольшую библиотеку, несколько досок шашек и шахмат. Всё это вменили в обязанность завклубом.
Работы в медпункте прибавилось. В районе эпидемия гриппа, нас тоже стороной не обошла — ежедневно несколько вызовов на дом и днём, и ночью.
И на приёме больных прибавилось. Кроме гриппозных больных, появилась трахома. Молодой механизатор во время ремонта сельхозмашин, жил в общежитии при МТС. Там жили механизаторы со всего района, в том числе из сёл, где много больных трахомой. Особенно много больных трахомой было в чувашских сёлах, почти каждая семья была инфицирована. Были инфицированные больные и в татарских сёлах. Не было трахомы лишь среди русских и украинцев. И вот трахома появилась у меня в деревне. Как лечить трахому нас, вновь прибывших выпускников, научили сразу, как — только мы приехали на работу. Районный окулист, Сафина Хазяр Кашфиевна, провела конференцию о трахоме и практический семинар по лечению, где научила нас делать экспрессию (выдавливание) трахомных зёрен, массаж век, вручили всем методички. Позднее Хазяр Кашфиевне за ликвидацию трахомы в районе присвоили звание: » Отличник здравоохранения» и наградили значком.
Кроме лечения самого больного механизатора, я наблюдала и за членами его семьи. С ними провела беседу о правилах личной гигиены. По указанию районной СЭС провела целевой подворный обход, медосмотр школьников. К счастью больных больше не выявлено.
Не успела отдохнуть от гриппа и трахомы, появилась вспышка скарлатины. Приехали из Куйбышева отпускники с двумя больными детьми. Пытались лечить сами. Вызвали меня, когда проявились явные признаки инфекции: скарлатинозная сыпь, бледность носогубного треугольника, малиновый язык и соответствующее горло. Инфекционного отделения в районе не было. Приказано лечить на дому. Пока сами лечились, успели заразить ещё троих детей местных жителей. Пришлось бегать от одного больного ребёнка, к другому — делать инъекции пенициллина.
Закончив со скарлатиной, я взяла отпуск.
Отдохнула хорошо, и вернувшись из отпуска, с новыми силами приступила к работе. Но через месяц РК комсомола меня направляет в Куйбышев на месячные курсы пропагандистов при обкоме комсомола. Собрали нас со всей области. Жили в доме крестьянина. Занятия проходили в доме политпросвещения. В конце сентября курсы закончились, нам выдали удостоверения, который обязывал нас проводить политзанятия в своих комсомольских организациях.
Вернувшись с курсов, мне, кроме основной, медицинской работы, приходилось заниматься и общественной. На районной комсомольской конференции, где я была делегатом, меня избрали в члены райкома ВЛКСМ. Меня наметили послать на учёбу в высшую комсомольскую школу, но я вышла замуж. Райком партии мужа послал учиться в Куйбышевскую советско-партийную школу на три года. Я уехала к нему.
……Первое августа 1953 года — начало моей трудовой деятельности. Я проснулась рано, не спится, на сердце волнительно. На кухне хозяйка затопила печь. Я встала, поздоровалась с тётей Машей. Она поинтересовалась: «Как спалось на новом месте? Не приснился жених невесте?» — пошутила тётя Маша. Я вышла во двор. На небосклоне полыхала алая заря. Появлялись первые лучи солнца. Я залюбовалась восходом, игрой солнечных лучей. Дома не вставала так рано и не видела всей этой красоты. Умылась во дворе холодной водой из умывальника, вошла в дом. Там все уже встали и ждут меня к завтраку. На столе пышут жаром горячие блины, и пыхтит паром пузатый самовар. Я поздоровалась, извинилась. Сели завтракать. Наелись блинов из русской печки, напились чаю из самовара, поблагодарили тётю Машу за вкусный и сытный завтрак, договорились о квартире для меня и пошли на приём. Солнышко светит ярко. На небе ни облачка. День обещает быть жарким. Дожди во время уборочной нежелательны. Труд хлебороба изнурителен и часто зависит от погодных условий: то весенние заморозки всходы погубят, то засуха не даст налиться зерну, а то затяжные дожди не дают собрать урожай. Колос перестоит на корню, зерно осыплется.
Медицинский пункт находится в одном здании с правлением колхоза. Дом вытянут перпендикулярно к улице. Имеет двух хозяев. Левая фасадная часть, это колхозная собственность. Правая задняя часть — собственность сельского совета. Санитарка, тётя Муза Ермакова, она же работает и уборщицей в правлении. Живёт в соседнем доме, как говорится, всегда под рукой.
Сергей Андреевич посмотрел журнал приёма больных, запас лекарств, санитарное состояние медпункта и уехал. Больных на приёме пока не было и Нина Алексеевна начала вводить меня в курс дела. Достала из шкафа целую стопу журналов различного учёта и отчётов, разделила их на две стопы и говорит: «Это мои, учёт и отчётность фельдшера, а это твои. — учёт и отчёты акушерки». В мою обязанность входило: Выявлять беременных на ранних сроках, брать их на учёт и вести наблюдение за течением беременности до самых родов. Заблаговременно отправлять их в роддом, особенно у которых имеется какая — либо патология, родовспоможение на дому, если такое происходит, наблюдение за детьми, прививками. Проверять санитарное состояние школ, детских яслей, садов, если таковые имеются. Вести гинекологический приём, проводить лечение, назначенное гинекологом. Всё это нам на учебной практике показывали, именно показывали. Приводили, как на экскурсию, но работать ни в женской консультации, ни в детской, ни работа на ФАПе в программе не было, даже на преддипломной практике, хотя готовили нас работать именно на сельских медпунктах. Часто выпускников с фельдшерских отделений направляют работать на фельдшерские пункты, где акушерки по штату не положено. Нина Алексеевна удивилась, узнав о том, что на преддипломной практике нас не направляли на ФАП, а с Бугурусланского медицинского училища весной у неё была студентка на практике.
Пока Нина Алексеевна вела приём, я разбиралась с документацией. Часы приёма закончились. По намеченному плану мы должны посетить сезонные колхозные детские ясли, проверить санитарное состояние, питание, а заодно зайти мне в сельский совет, представиться. Ясли и сельский совет находятся в соседнем селе в полутора — двух километрах от медпункта. Пока мы шли в село, Нина Алексеевна рассказала мне об участке. Медпункт обслуживает четыре населённых пункта: деревня Неклюдово — около девяноста домов. Старое название Дурасово, имение помещицы Дурасовой, (крепостные крестьяне звали её Дурасиха, за её крутой нрав). Село Неклюдово, куда мы идём. Здесь до советской власти жил помещик Неклюдов. До сих пор сохранился его дом. Там теперь клуб и библиотека. Сохранился яблоневый сад. Сейчас он заброшен, одичал, но ребятишки и дичкам рады, всё лето в саду. Основная красота этого сада в том, что вместо изгороди, сад по периметру обсажен сиренью разных видов, сортов и колеров. Весной, во время цветения яблонь и сирени, красота неописуемая! А воздух?! — сиреневый туман обволакивает всё село и даже за околицей чувствуется.
В селе около ста или немного больше ста домов. Имеется школа семилетка. В четырёх километрах от села находится третий пункт нашего обслуживания — посёлок Новая Чаговка и четвёртый пункт нашего обслуживания, маленький посёлок, всего из семи домов, Красный Бережок. Посёлок маленький да удаленький. Находится он в семи километрах от деревни Неклюдово, а самое главное там находится молочно товарная ферма, которую мы регулярно должны контролировать.
Пока мы ещё в пути, Нина Алексеевна успела выдать небольшую историческую справку. Эти земли прежде принадлежали роду С. А. Аксакова, известного русского писателя. Затем, каким — то образом они оказались у помещиков Неклюдова и Дурасовой. Впоследствии Дурасова разорилась. Её земли выкупил сосед, помещик Неклюдов, откуда и название деревни и села одинаковое. Земли украинских сёл: Степ — Выселки и Хмелёвка тоже принадлежали прежде роду Аксаковых. Потом они оказались заложенные в Бугурусланском земельном банке, каким — то загульным сыном помещика, уехавшего за границу. В 1901 году ходоки из Украины, в поисках свободных и плодородных земель, добрались до Бугуруслана, нашли эти земли, выкупили в рассрочку на пятьдесят лет. Ранней весной 1902года сюда двинулись своим ходом — на быках и лошадях, семьи переселенцев. С малыми детьми, с домашним скарбом, с украинской одеждой, с торбочками семян овощей и …кукурузы. Ехали целыми родовыми кланами. Они до сих пор сохраняют свои обычаи, свою украинскую кухню, язык. За разговором незаметно дошли.
Ясли, можно сказать, ясли — сад, т. к. вместе находятся дети от двух лет до семи, располагаются в частном доме. Дом из двух комнат. Во время нашего посещения в передней, затемнённой (чтобы не летели мухи) комнате спали дети. В задней — топилась русская печь, хозяйка готовила детям обед. На обед: картофельный суп с зеленью и растительным маслом, хлеб. На второе — пшённая молочная каша. Продукты выделял колхоз бесплатно. За ясли — сад родители не платили. Хозяйка дома — колхозница она няня, воспитательница, повар всё в одном лице. Ей, как и всем колхозникам, ставили ежедневно трудодни, на которые в конце года колхоз выплачивает продукцией, деньгами. Тариф зависит от прибыли.
По санитарному состоянию замечаний не было. Всё сверкало чистотой. Окна блестят. Не крашеные стол, лавки, пол чисто вымытые, выскоблены до желтизны. Даже крылечко во дворе сверкает желтизной. Детей для осмотра будить мы не стали. Обед для пробы ещё не готов. Закончив дела в яслях, мы пошли в сельсовет. Там я встала на учёт, представила документы: паспорт, диплом, а военного билета у меня не было, т. к. мне не было ещё семнадцати лет. По пути домой, зашли в библиотеку, сельский магазин. Проверили санитарное состояние магазина, санитарную книжку продавца. Грубых нарушений не нашли. В магазине чисто. Продавец женщина, на ней чистый белый халат. На полках в основном консервы, просроченных нет. Со слов Нины Алексеевны продавец опытная, добросовестная, работает давно. При неоднократной проверке санэпидстанцией не было сделано ни одного замечания. Закончив дела в селе, мы вернулись домой уставшие, от пешей прогулки под палящими солнечными лучами, проголодавшиеся. Время до вечернего приёма осталось совсем немного — часа два. Пообедав и немного отдохнув, пошли на вечерний приём. Больных на приёме было немного, но до половины восьмого нужно сидеть, раньше не уйдёшь.
Закончен первый, в моей жизни, трудовой день. На завтра запланирована проверка санитарного состояния полевого стана.
На следующий день, между приёмами, нам нужно проверить полевой стан, который находится, приблизительно, в трёх километрах от медпункта. Свободного транспорта нет, весь задействован на уборке, Решили идти пешком. Надели на головы широкополые соломенные шляпы от солнышка, на ноги обули спортсменки и пошли в поле. Я впервые увидела, что такое полевой стан. Тракторная будка на колёсах. Внутри стоят три деревянных топчана, на них ватные матрацы и ватные подушки. На стене у каждого висит чистое полотенце. На деревянной полочке лежит кусок хозяйственного мыла. Рядом с будкой стоит большой, длинный навес, где размещается: плита, деревянная бочка с водой, покрытая деревянной крышкой, стол, вокруг стола лавки. Поодаль от стола стоит деревянный сундук с двумя отделениями: в одном лежал хлеб, в другом вымытая посуда. У плиты хлопочет женщина — повар, готовит обед для комбайнёров, шаферов, На ней лёгкое ситцевое платье, белый бязевый передник, на голове белая косынка. Санитарная книжка у неё имеется, комиссию прошла, к работе допущена районным терапевтом. Пока мы проверяли санитарное состояние полевого стана, обед был готов. Нас пригласили снять пробу. Обед был вкусный калорийный: на первое щи мясные из свежих овощей, на второе тушёная картошка с мясом и компот из свежих яблок. Продукты все колхозного производства. Хлеб из муки нового урожая, подовой. Печёт женщина на дому, специально для детских яслей и полевого стана. Хлеб изумительный, пышный, испечён на хмелевых дрожжах, от чего особенно духмяный. Мы поблагодарили за вкусный обед и с попутной машиной уехали домой. Сегодня вернулись не голодные и не очень уставшие, хотя время до вечернего приёма осталось также немного. Легли отдохнуть. Я не привыкла так рано вставать, каждый день не высыпаюсь. Договорились завтра между приёмами никуда не идти. Приходим вечером на приём, тётя Муза, наша санитарка, отдаёт нам пакет из санэпидстанции: «В связи с вспышкой по области кишечных инфекций, срочно в трёх — четырёхдневный срок провести паспортизацию всех колодцев и родников на своём участке! Схема паспорта и отчёта прилагается. Паспорта и отчёт прислать в районную санитарно — эпидемиологическую станцию, дубликат оставить у себя».
Решили начинать с Красного Бережка, как говорится, сразу двух зайцев убьем: проверим ферму и колодцы за одно посещение.
Вечерний приём прошёл, как обычно: конъюнктивит, насморк, перевязки. Вечером предупредили председателя о том, что нам на завтра нужен будет транспорт, чтобы съездить на Красный Бережок — проверить молочно — товарную ферму и заодно провести паспортизацию колодцев. На следующий день утром, к концу приёма, к нам в медпункт зашёл пожилой, невысокий, худой мужчина. Поздоровался, представился: «Меня зовут Барей, можно дядя Барей. Я из Красного Бережка. Меня прислали за Вами. Лошадка у крыльца». «Спасибо, дядя Барей, мы сейчас будем».
До посёлка семь километров. Ехали полем, лесом и снова полем. Там живут татары, всего семь домов и молочно товарная ферма. Все работники фермы: доярки, телятницы, скотники, пастухи — живут в Красном Бережке. Дядя Барей заведует фермой. Дома стоят в два порядка, в виде маленькой улицы. В центре улицы находится единственный колодец. По схеме составили паспорт: место нахождения колодца, на каком расстоянии находится от хозяйственных построек, туалетов, выше или ниже по уровню поверхности земли от выше указанных построек. Сруб колодца деревянный, в удовлетворительном состоянии, покрывается деревянной крышкой. Снаружи вокруг сруба на земле имеется глиняный замок. Воду достают при помощи «журавля». Родников нет.
На ферме заведующий, наш знакомый дядя Барей, показал бытовую комнату. В данный момент там никого не было, у доярок перерыв. В комнате чисто. Стены, потолок и печь побелены. На стене две вешалки — для халатов и полотенец. Халаты не белые, а из светло — серой бязи, но чистые. В углу умывальник и мыло. Нам хотелось посмотреть, как соблюдается санитарно — эпидемиологический режим во время дойки и проверить санитарные книжки доярок. До обеденной дойки около двух часов. Дядя Барей пригласил нас на чай. Мы обещали прийти, только сначала сделаем подворный обход, посмотрим, как живут, не болеет ли кто и нуждается в медицинской помощи. Может нужно лекарства — мы немного с собой взяли.
Татары люди чистоплотные. На улице ни какого мусора, во дворе чистота, как — будто зубной щёткой вымели. В домах бедно, скромно, но абсолютная чистота и порядок. Больных не оказалось. Брали лекарства, про запас, от головной боли, от кашля, температуры. Брали бинты, вату, стерильные салфетки, йод, зелёнку, марганцовку.
В доме дяди Барея нас уже ждали. На столе пыхтел самовар. На трубе самовара, на камфорке, стоял пузатый заварочный чайник. Хозяйка дома добрая, гостеприимная женщина, приветливо пригласила нас к столу. На столе пшеничный хлеб домашней выпечки, душистое сливочное масло, варёные яйца, свежий творог со сметаной, свежее варенье из лесной клубники. С раннего утра голодные, мы с удовольствием согласились. Досыта, калорийно поели, напились душистого цейлонского чая. Подарили хозяевам набор домашней аптечки, поблагодарили за угощение. Дядя Барей сказал, что коров должны уже пригнать на дойку. Мы и с нами дядя Барей пошли на ферму.
Доярки перед дойкой мыли руки с мылом, переодевались в халаты, брали подойники с водой, полотенца. Мы наблюдали. Доярки всё делают, как положено: перед дойкой обмывают вымя у коровы, вытирают полотенцем и тогда начинают доить. Подоив одну корову, молоко процеживает во флягу через два слоя марли. Затем снова берёт воды, полотенце и начинает доить другую корову. Санэпидрежим соблюдается. Может только при нас? Говорят , что всегда так делают. Что же? Поверим на слово. Санитарные книжки у всех есть. Медосмотр проходят своевременно.
Дойка закончилась. Пришла грузовая машина за молоком. Погрузили фляги в кузов и с этой машиной мы уехали домой. Через полтора часа собираться на вечерний приём.
В течении трёх последующих дней мы, между утренним и вечерним приёмами, занимались паспортизацией колодцев и родников.
Отработав десять трудовых дней, я заболела ангиной. Температура около тридцати девяти, слегла. Нина Алексеевна усердно меня лечила. Через неделю после моей болезни Нине Алексеевне позвонили из райздравотдела и предложили поехать учиться на рентгенлаборанта. Она согласилась, поехала. Осталась я одна. Свалилось всё на мои девичьи хрупкие плечи, и даже хозяйственные заботы. На заседании депутатов сельского совета заслушивают меня, завбиблиотекой, завклубом, директоров школ с отчётом : «О ходе подготовки к работе в зимних условиях». Что я, шестнадцатилетняя девочка, понимала в хозяйственных вопросах? Да и зимой не работала, не знаю, какие могут быть проблемы. Со слов санитарки я и ответила: «Дров ещё не завезли, завалинки не отремонтировали. Зимой будет холодно. Чтобы осмотреть больного, его нужно раздеть. А как, если холодно?»
Так постепенно вникала во все сферы сельской жизни, но пока ещё очень уставала физически, морально.
________________Пусть придя, домой, нередко,
________________На стол склоняясь, засыпала,
________________Всё было строго,
________________Было свято,
________________Чтоб крепко на ноги я стала.
Закончилась горячая пора уборочной. Работу медпункта перевели на обычное время, т. е. без перерыва. Дни становились короткими, пасмурными. Ночи, наоборот, длинными, тёмными. Наступало самое противное время в году, особенно в деревне, — вторая половина октября, ноябрь. Приближались обложные дожди. Илистую землю «расквасило» дождями. Вязкая грязь прилипает, ноги с трудом вытаскиваешь, рискуя оставить подошвы. Машины буксуют. В такое время ездят только на лошадях. Нет радио, нет электричества. Бури, шум ветра в деревьях — всё то уныние поздней осени, когда нет хуже для человека, чем выходить из дома. Особенно вылезать из тёплой постели среди ночи, идти в конец села на вызов к больному; или, чего хуже, ехать на телеге в другое село или посёлок, когда с колёс летят на тебя комья грязи, а с неба льёт дождь. Ночь. Темно. Грязь. Дороги никакой. Лошадь еле тащится. Таковы будни села. То ли ещё будет, я не подозревала.
Зима 1953 — 54г была суровая, метельная. Лютые морозы сменялись дикой пургой. У нас перед окнами дома намело огромный сугроб такой, что не видно улицу. Я с трудом открыла дверь, заваленную ночным снегом, и, пробивая лопатой траншею, стала раскидывать и белый пух этой ночи, и под ним залежалые тяжёлые пласты. Огромные сугробы стоят у каждого дома выше крыши. О наличие дома, проходя мимо, можно только догадаться по траншее, прорытой от тропинки до крыльца, или по вьющемуся дымку из печной трубы.
Поездка в районный центр равна каторге. Ехать двадцать пять километров в санях на лошади по дикому морозу три часа. Через час начинают коченеть руки и ноги. Пробежишь за лошадью минут пять — семь согреешься, сядешь. Минут через тридцать — сорок начинаешь опять мёрзнуть. Снова бежишь. И так всю дорогу. Особенно мороз колючий на восходе солнца. Выезжали затемно, часов в шесть, чтобы успеть сделать все намеченные дела и в этот же день вернуться домой. Обратный путь снова затемно, но уже вечером. На закате мороз снова крепчает. Возвращаешься домой часов в восемь — девять вечера, как мёрзлая кочка. А вот однажды домой я не попала.
Заблудились, чуть не погибли. Работала я тогда в Хмелёвском медпункте, год спустя после Неклюдова. Дело было так: санэпидстанция собрала нас, медиков со всего района на трёхдневный семинар по прививкам. Семинар закончился. Я звоню в правление колхоза, чтобы за мной приехали. В правлении мне отвечают, что из Камышлы должен ехать Шаймарданов, агроном, он сейчас у родителей и дали его адрес.
Из Камышлы с Шаймардановым мы выехали в четвёртом часу вечера. Зимний день короток, вскоре стало темнеть. Проехали два села. Время шесть часов вечера. Ехать осталось километров пять — шесть. Выехали в поле. Темно ничего не видать. Вдоль дороги нет ни столбов, ни ориентировочных вешек. Днём, видимо, проехал трактор в поле за соломой и дорогу перемял. Лошадь наша сбилась с дороги, и мы начали кружить по полю. Ночью видение искажённое. Вдали, кажется овраг, а это просто темнее снег или высокую траву принимаешь за рощу и начинаешь дёргать вожжи. Наконец набрели на тракторный след и оставили лошадь в покое. По тракторному следу куда — то, да привезёт. Может, к жилью, а вдруг к стогу соломы? На наше счастье въехали в село. Узнаём: Старое Усманово, которое проехали в шесть часов вечера, а сейчас десять. Четыре часа кружили по полю. Решаем. Что делать? Ехать домой или попроситься переночевать до утра? Ночью, по бездорожью ехать домой неразумно. Где гарантия, что снова не заблудимся? Выбрали второй вариант, стали проситься переночевать. Постучали в первый попавшийся дом — не пустили. Постучали в следующий дом, тоже не пустили. Только третьи хозяева открыли дверь. Татары очень гостеприимный народ. Тут же поставили самовар. Мне хозяйка налила в таз горячей воды, чтобы я напарила ноги. Хозяин с Шаймардановым сели за стол, где пыхтел, горячим паром, пузатый самовар. Напарив ноги, и я села пить чай с мёдом. Наконец я отогрелась. В тепле, после горячей ножной ванны и горячего чая с мёдом меня стало клонить ко сну. Хозяйка уложила меня на своей кровати. На пуховой перине, пуховой подушке и под пуховым одеялом я моментально уснула и проспала до самого утреннего чая. Хозяйка разбудила меня завтракать. До сих пор помню радушие этих добрых людей. К сожалению, забыла имена хозяев и агронома Шаймарданова.
Описывая тяготы жизни на селе в непогоду, я несколько забежала вперёд, когда работала уже, в Хмелёвке, а пока я ещё в Неклюдове.
Но каждую весну из зимы расцветает тихий туманный май. Расцвела белая черёмуха и розовыми цветами кизильник. В Неклюдовском саду яблони нарядились в белорозовый наряд, как невесты к венцу. Сирень расцвела разными колерами, благоухает на всё село. В июне воздух насыщен медовым ароматом цветущих лип.
Весной медпункт перевели на летнее расписание. Прибавилось профилактической работы, общественной. Секретарь колхозной комсомольской организации по возрасту выбыла из членов ВЛКСМ и меня избрали секретарём. Организация небольшая, молодёжи мало, но и той по вечерам некуда деться — клуба в деревне нет. Стояло пустое здание старого птичника, и мы выпросили его в колхозе под клуб. Долго нам отказывали, ссылаясь на отсутствие рабочих рук, а там нужен ремонт. Мы пообещали посильную работу делать самим. За нас заступились: секретарь колхозной партийной организации, председатель сельского совета, инструктор райкома партии, курирующий наш колхоз. Председателю колхоза некуда было деваться, — он согласился и даже выделил рабочих. Плотники сделали оконные рамы, застеклили и вставили. Сделали сцену и настелили полы. Остальные работы делали сами комсомольцы. Из оврага возили на лошади глину, песок. Сами оштукатурили стены, побелили. Осталось покрасить.
Летом ко мне в мед пункт пришло пополнение. В колхоз приехал агроном, а его жена, Ася — медицинский работник. У меня появилась возможность поехать в отпуск. В райздравотделе заявление на отпуск мне подписали. Передав дела вновь поступившей медичке, я спокойно уехала.
В конце июля я вернулась из отпуска. На следующий день к нам в медпункт приехал на велосипеде фельдшер соседнего участка. Стал меня уговаривать, чтобы я его сменила. Дело в том, что семья живёт в его родном селе, а работает он в другом, за двенадцать километров. Живёт дома. Каждый день ездит на работу летом на велосипеде, зимой на лыжах. Весной, когда переходим на летнее расписание, приходится ездить дважды в день. Ему давно хотелось работать в своём селе, но не было вакансии, а сейчас фельдшерица уходит на пенсию. В райздраве согласились его перевести, но с условием найти себе замену. Мне не очень хотелось уезжать. У меня очень хорошая хозяйка тётя Маша. Мы с ней жили, как дочь с матерью. Привыкла к населению, пользовалась уважением. В то же время, его стало жалко, но определённого ему ничего не сказала. Через два дня меня вызывают к телефону, звонит Иванов: » Как отдохнула? Набралась свежих сил? Тут вот какое дело: Андреев, фельдшер Хмелёвского медпункта, давно просит перевести его в Никиткино. Там у него дом, семья. Давай поможем фронтовику, прими его медпункт. Там и участок меньше, всего два населённых пункта и расположены рядом в полутора — двух километрах друг от друга, а зарплата такая же — четыреста семьдесят пять рублей. Вас в Неклюдове две. Рукавишникову оставим на месте, хотя она устраивалась позже, но колхозу агроном нужен, он местный, приехал к матери, у них семья. Давай сделаем всем хорошо: Никиткинскую фельдшерицу с почестями проводим на пенсию, фронтовика вернём в родное село, жителей Хмелёвки обеспечим круглосуточной медицинской помощью. Если согласна — приезжай за приказом». Я согласилась переехать. За мной приехала санитарка Хмелёвского медпункта, тётя Саня Баляба, как она представилась, по отчеству просила не называть.
Простились с Асей Рукавишниковой, с тётей Музой, тётей Машей, соседями, со своими комсомольцами и поехала осваивать новое пространство. И снова пришло знакомое всем скитальцам чувство — будто оставляешь часть своего сердца в покинутой тобой деревне. Но, вопреки всем естественным законам, я не обеднела, а, наоборот стала богаче.
Хмелёвка — село украинское. Расположено в пяти километрах от Степ — Выселок. Издалека строений не видно, они утопают в зелени. Очень широкую улицу разрезает овраг на два порядка домов. По дну оврага протекает мелкая речушка. Во время половодья овраг наполняется водой, но из берегов не выходит. По обоим берегам оврага растут огромные деревья: тополя, вербы, плакучие ивы и заросли черёмухи. Овраг не портит вид улицы, наоборот, как роща украшает. Единственное неудобство, это не перейдёшь с одного порядка на другой где попало, только по мосту напротив медпункта. Вдоль порядка, у каждого дома растут деревья: у кого тополя, у кого берёзы или в палисадниках яблони, сирень, черёмуха. Такое впечатление идёшь не по селу, а по скверу. Ещё красивее село я видела в детстве. В Сызранском районе был латышский посёлок Смилтэнэ. Там каждый домик утопал в цветах, а весь посёлок стоял на поляне лиственного леса и по улице росли берёзы, как — будто на лесной поляне цветущий оазис. Больше я нигде, ни в одном селе, таких цветов не видела.
Медпункт в Хмелёвке находился в большом шатровом доме, под железной крышей. Дом разделён на две части и два отдельных входа. В левой светлой, большей части дома — располагался медпункт. В правой, меньшей части дома, жила семья санитарки. При входе не было никакого тамбура или, так называемых сеней. Открываешь дверь с улицы и сразу попадаешь в приёмную. Справа голландская печь с плитой, слева лавка для посетителей. Посреди всей комнаты протянута проволока и на ней висит простыня, отгораживая приёмную, как в полевых условиях. В таких условиях работал взрослый мужчина, фронтовик. Документация запущена. Сведения устаревшие или совсем отсутствуют. Пришлось начинать всё с начала. Сделала подворный обход. Завела паспорт участка. Взяла на учёт детей по возрастным группам, хронических больных по заболеваниям, сроки диспансеризации и т. д. восстановила всю документацию. Теперь встал вопрос о ремонте. Нужны перегородки. В сельсовете обещали помочь. Прислали плотника, привезли деревянные брусья, фанеру, гвозди и начали делать ремонт. Из одной общей большой комнаты сделали три: процедурный кабинет, кабинет приёма больных и комнату ожидания. В комнате ожидания поставила стол, на столе разложила брошюры санитарно — просветительной тематики, санитарно — просветительные плакаты повесила на стены. Медпункт преобразился. Много комфортнее стало для меня и для больных. Осталось сделать сени или, тамбур, в чём мне в сельсовете отказали, ссылаясь на отсутствие средств. Я поехала в санэпидстанцию, попросила, чтобы они приехали и помогли мне с тамбуром. Скоро приехать работникам санэпидстанции не получилось, приехали уже после Нового года, когда смета была составлена, медпункт не включён. Но всё равно заведующая коммунальным отделом санэпидстанции сделала предписание: «По требованиям санэпидрежима необходимо перед входной дверью в медпункт сделать тамбур с дверью, крыльцом. У крыльца поставить скобу для очистки обуви». Назначили срок исполнения.
Партийное руководство колхоза, райком комсомола, инструктор райкома партии начали требовать от меня общественной работы, работы с молодёжью. В деревне есть клуб, есть молодёжь, есть комсомольская организация, а работа не ведётся, некому возглавить её. Секретаря комсомольской организации взяли в армию. Перед уходом секретарь за проделанную работу не отчитался, выборного собрания не провели.
Из интеллигенции в колхозе четыре человека: две женщины — учителя начальных классов, далеко не комсомольского возраста, агроном, давно не комсомолец и я, вновь прибывшая комсомолка — медик. Мы с Сашей Божко, инструктором райкома партии, собрали комсомольское собрание, на котором выбрали секретаря, его заместителя, комсомольское бюро. Наметили план работы. Вскоре стали приходить ребята из армии. Комсомольская организация пополнилась взрослыми комсомольцами. Оживилась культмассовая работа, стали выступать перед колхозниками с концертами. Колхоз закупил небольшую библиотеку, несколько досок шашек и шахмат. Всё это вменили в обязанность завклубом.
Работы в медпункте прибавилось. В районе эпидемия гриппа, нас тоже стороной не обошла — ежедневно несколько вызовов на дом и днём, и ночью.
И на приёме больных прибавилось. Кроме гриппозных больных, появилась трахома. Молодой механизатор во время ремонта сельхозмашин, жил в общежитии при МТС. Там жили механизаторы со всего района, в том числе из сёл, где много больных трахомой. Особенно много больных трахомой было в чувашских сёлах, почти каждая семья была инфицирована. Были инфицированные больные и в татарских сёлах. Не было трахомы лишь среди русских и украинцев. И вот трахома появилась у меня в деревне. Как лечить трахому нас, вновь прибывших выпускников, научили сразу, как — только мы приехали на работу. Районный окулист, Сафина Хазяр Кашфиевна, провела конференцию о трахоме и практический семинар по лечению, где научила нас делать экспрессию (выдавливание) трахомных зёрен, массаж век, вручили всем методички. Позднее Хазяр Кашфиевне за ликвидацию трахомы в районе присвоили звание: » Отличник здравоохранения» и наградили значком.
Кроме лечения самого больного механизатора, я наблюдала и за членами его семьи. С ними провела беседу о правилах личной гигиены. По указанию районной СЭС провела целевой подворный обход, медосмотр школьников. К счастью больных больше не выявлено.
Не успела отдохнуть от гриппа и трахомы, появилась вспышка скарлатины. Приехали из Куйбышева отпускники с двумя больными детьми. Пытались лечить сами. Вызвали меня, когда проявились явные признаки инфекции: скарлатинозная сыпь, бледность носогубного треугольника, малиновый язык и соответствующее горло. Инфекционного отделения в районе не было. Приказано лечить на дому. Пока сами лечились, успели заразить ещё троих детей местных жителей. Пришлось бегать от одного больного ребёнка, к другому — делать инъекции пенициллина.
Закончив со скарлатиной, я взяла отпуск.
Отдохнула хорошо, и вернувшись из отпуска, с новыми силами приступила к работе. Но через месяц РК комсомола меня направляет в Куйбышев на месячные курсы пропагандистов при обкоме комсомола. Собрали нас со всей области. Жили в доме крестьянина. Занятия проходили в доме политпросвещения. В конце сентября курсы закончились, нам выдали удостоверения, который обязывал нас проводить политзанятия в своих комсомольских организациях.
Вернувшись с курсов, мне, кроме основной, медицинской работы, приходилось заниматься и общественной. На районной комсомольской конференции, где я была делегатом, меня избрали в члены райкома ВЛКСМ. Меня наметили послать на учёбу в высшую комсомольскую школу, но я вышла замуж. Райком партии мужа послал учиться в Куйбышевскую советско-партийную школу на три года. Я уехала к нему.