ДОРОГА В ПРОФЕССИЮ

Прежде мне хочется ознакомить читателя с уровнем жизни, в каких условиях приходилось учиться в то военное лихолетье.

В 1943 году, несмотря на кровопролитные бои на Курской дуге, большие потери в армии, тяжелом положении в стране, в нашем маленьком посёлке Красная Крымза, состоящего из двадцати пяти домов, только что открыли малокомплектную школу. Видимо, в государстве думали о будущем, послевоенном времени, когда нужны будут кадры.

Учиться было трудно: не было учебников, их передавали, как семейную реликвию, от старших к младшим, несколько раз. В каком они были состоянии можно догадаться. Вместо тетрадей (их тоже не было) писали на том, что могли достать: обёрточную бумагу, газеты, журналы, оставшиеся от довоенного времени. Мы с родственницей расшивали книги (её дед до войны был председателем колхоза, книголюб, собирал художественную литературу). Её бабушка из этих книг делала нам тетради и между строк мы писали. Чернила делали сами из чернильных таблеток, их привозил приёмщик вторсырья, обменивал на хлопчатобумажную ветошь. В большинстве семьях и её не было, химичили, как могли: из сажи, из ольховых шишек, крепкий отвар луковой шелухи и т.д.

Школа размещалась в частном доме вместе с хозяйкой и её детьми.
Учительница была одна на четыре класса. Занимались в две смены по два класса. Утром первые два урока занимаются второй класс и четвёртый. Затем приходят первый класс и третий. Два последних урока первой смены, и два первых урока второй смены занимались все вместе. Три класса занимаются самостоятельной работой: одни решают задачи, другие выполняют упражнения по русскому языку, третьи рисуют или читают, а с остальными занимается учитель. Нужно понять работу учителя, её сложность. Глубоких знаний ученикам в таких условиях дать невозможно.

Дети тянулись к знаниям, но часто пропускали занятия, потому что одно пальто или одна пара обуви была на двоих. Хорошо, если занимаются в разные смены — один ждёт возвращения другого, меняются одеждой или обувью, если учились в одну и ту же смену, то ходили через день. Такие ученики были, в основном, в многодетных семьях. Питались тем, что вырастили на приусадебном участке и с того брали налоги. Картофель вывозили возами, но никто не роптал, понимали — армию нужно кормить.
Колхоз на горячие обеды ученикам выделял продукты. Хозяйка дома числилась техничкой в школе, она же варила обеды. Варили только супы, чаще гороховый и давали кусочек ржаного хлеба, размером с детскую ладошку. Однажды мне захотелось принести обед домой. Школа напротив моего дома. Я сумку повесила на руку, в руках эмалированное блюдце с гороховым супом и хлеб. Иду по узенькой тропинке, кругом сугробы снега. У нас была охотничья собака Набат. Увидел Набат меня с блюдом в руках, с визгом, со всей собачьей радостью бросился лапами мне на плечи, выбил из рук блюдо с супом и хлеб. И так мой обед затоптан в сугробе, и я со слезами возвращаюсь домой. Супа не жалко, дома щи есть, а хлеба нет, только в школе. У кого не было скота во дворе, те голодали. Весной и летом, пока нет ещё овощей в своём огороде, питались дикой зеленью: лебедой, крапивой, диким луком и чесноком, грибами и ягодами и даже липовыми листьями.

Вспоминая то голодное раздетое военное лихолетье, удивляешься — насколько честен был народ! Совсем не было воровства. Не запирались двери, окна, погреба. Замков не было, когда уходили из дома — накладывали накладку — никого нет, и никто не зайдёт. В конце улицы, у моста был родник, откуда брали воду для питья все жители. Из родника вода вытекала по жёлобу в неглубокий сруб, все, у кого были коровы, туда приносили охлаждать молоко, сметану, творог. Покрывали дощечками и камушками от кошек и собак. Оставляли на весь день до вечера, сами уходили на работу. Люди, даже голодные дети ,не смели взять чужое.

Взаимоотношение взрослых между собой было уважительным. Дети брали пример с родителей: уважали старших, учителя слушали и выполняли все её требования. У учителя был огромный авторитет не только среди учеников, но и среди взрослых. Драк жестоких и унижений среди учеников не было. Может всеобщая нужда, горе сплотила так всех?

Закончилась война, солдаты стали возвращаться домой. Вернулся и мой отец. Вскоре родители решили переехать в Балашейку, устроившись работать на кирпичный завод, получили квартиру, я пошла учиться в четвёртый класс.

Кем быть? — Всегда мечтала быть медиком. Мне нравился белый халат на фельдшерице, когда она приходила к нам в школу делать прививки, нравился запах йода, и куклы у меня были не «дочки — матери» — мои пациенты. После окончания школы, не задумываясь, подала документы в Сызранскую фельдшерско — акушерскую школу. Вступительные экзамены по русскому языку — диктант, математику письменно и устно сдала на «4». Последний экзамен — конституцию принимал сам директор Владимир Васильевич Иевлев. Его экзамена боялись все. Я пришла на экзамен за полчаса до начала, там уже почти вся группа стояла у дверей кабинета. Наконец идёт молодой, как потом выяснилось, тридцатитрёхлетний высокий, несколько сутуловатый мужчина в офицерской форме без погон (зелёная гимнастёрка, галифе, широкий ремень на поясе, ремень через плечо, до блеска начищены хромовые сапоги). Начался экзамен. Вошли самые смелые. Вышли красные, как из парной. Все бросились с вопросами:

— Ну, как?

— Ой, гоняет по газетному материалу, ужас!

Пришёл и мой черёд держать экзамен. По билету ответила всё. Стал задавать дополнительные вопросы:

— Сколько сожжено во время войны городов и сёл?

— Не знаю.

— Сколько по пятилетнему плану нужно восстановить городов и сёл?

— Не знаю.

— Сколько по пятилетнему плану нужно посадить защитных лесополос?

— Не знаю.

— Где живёшь?

— В Балашейке.

— Отец где работает?

— На кирпичном заводе.

— Кто министр нефтяной промышленности?

— Не знаю.

— Отца спроси, он и то знает.

— Он же на кирпичном заводе работает..

Тут у меня глаза повлажнели, засыпал, не поступлю. Смотрю в зачетку ставит «три»..Домой вернулась угрюмая, если и зачислят, то без стипендии. Спрашиваю отца:

— Пап, кто министр нефтяной промышленности?

— А кто его знает. Почему ты спрашиваешь? Я ему рассказываю об экзаменах по конституции. Вскоре пришло уведомление о зачислении.

С 1-го сентября 1950 года я стала студенткой фельдшерского отделения группа «А», тогда так обозначались группы: «А» — фельдшерское отделение, «В, С и D » — фельдшерско — акушерское и группа «Е» -акушерское отделение. Сроки обучения на фельдшерском и акушерском отделениях три года, а на фельдшерско — акушерском — четыре. Учебных кабинетов было шесть на втором этаже и два на третьем. На первом этаже был актовый зал и маленький спортзал ( сейчас семнадцатый кабинет )

Вход со двора две ступени вниз, маленький коридор, в виде тамбура, справа дверь в спортзал, прямо дверь — в актовый. Тёплых туалетов не было, только во дворе.

При входе в здание через парадную дверь по лестнице поднимаешься сразу на второй этаж. Справа за углом, как и сейчас, учительская. Дальше дверь в левое крыло закрыта, там располагалась, на втором этаже, санитарно — бактериологическая лаборатория, туда мы раза два ходили на практику со своим преподавателем по микробиологии, доктором Моревым.

Напротив учительской учебный кабинет № 2, он был проходной, через него ходили в учебный кабинет № 1 и в лабораторию кабинет № 1-а. Мы занимались в кабинете № 6. В группе было двадцать восемь человек, ко второму курсу осталось двадцать четыре: Сухов ушёл в армию, Калачев в Пензенское художественное училище, Евстигнеева в, только — что открывшийся в нашем городе, учительский институт, Чуприкову отчислили за неуспеваемость.

В правом крыле здания размещались: кабинеты администрации, библиотека, буфет, где раз в месяц, когда получу квартирные, покупала сдобные коржики по рублю.

На первом курсе мы изучали общеобразовательные предметы и общемедицинские. Фамилии всех преподавателей помню, имя, отчество, к сожалению, некоторых запамятовала. Литературу вела у нас Тайкова Любовь Степановна, молодая голубоглазая добрая женщина, с толстой косой на голове, в виде короны. Муж её преподавал, если я не ошибаюсь, физику в нефтяном техникуме. У них был трёхлетний сын, Эдик. Она с умилением, как всякая любящая своего ребёнка мать, рассказывала, что уже начинает хитрить. Возьмёт самовольно сахар из буфета, сделаешь ему замечание:

— Почему взял без разрешения?

— Мама, у меня мозг чешется, он сахара хочет.

Эдик вырос, закончил Сызранское медицинское училище, мединститут, защитил диссертацию, стал кандидатом медицинских наук. Одно время он преподавал анатомию в медицинском училище. Мы с ним встречались в учительской, я узнала, что Любовь Степановна жива, уже старенькая. Он мне дал её телефон, я звонила, поздравляла её с праздниками, обещала её навестить, но так и не собралась. Она уехала к другому сыну в Москву. Теперь жива ли она?- Я не знаю.

Математику преподавала Голышева, физику Серебрякова, химию и биологию Надежда Николаевна Шустова, анатомию Нина Васильевна Корзюкова, физиологию обаятельная, наша любимая Вера Алексеевна Алтухова, историю Лукашевич Николай Семёнович. Странная у него была манера общения — отвернётся к окну и называет фамилию, вызывая к доске. Иногда даже не поймёшь, что он сказал. Говорил тихо, без эмоций.

Латинскому языку учил наш классный руководитель Мирон Моисеевич Шифлян. По фармакологии немного интереснее — у нас были практические занятия: в лаборатории нам показали аптечные весы и разновесы, принцип работы. Делали самостоятельно простые и сложные порошки по рецепту, делали мази. Один раз ходили на экскурсию в аптеку, смотрели, как готовят отвары, настои, настойки и объясняли в чём разница. Показали, как готовят нестерильные и стерильные растворы. Обратили наше внимание на то, чтобы не перепутать лекарство во время стерилизации. На ярлычке пробки пишется название лекарства и дозировка, т. к. стерилизовать ставят в водяную баню без этикеток. Этикетки наклеивают потом после стерилизации. Важно не перепутать этикетки. Рассказали нам случай, когда фармацевт перепутала этикетки: на пробке написано хлорид натрия 10%, а этикетку наклеила новокаин 0,25%. В операционной стали делать операцию аппендицит под местной анестезией. Хирург перед тем, как ввести лекарство, посмотрел этикетку — всё правильно: новокаин 0,25% спокойно начал анестезию. Больная беспокоится, врач успокаивает: «Сейчас всё пройдёт, ввожу новокаин, он обезболивает». Больная ещё больше стала беспокоиться, чуть не кричит: «Мне жжёт нестерпимо!» Только тогда догадались посмотреть надпись на ярлычке от пробки, а там гипертонический раствор хлорида натрия. Тут же начали обкалывать новокаином, чтобы обезболить, физиологическим раствором, чтобы развести концентрацию введенного гипертонического раствора и избежать некроза тканей. Этот случай разбирался. Виновные были наказаны.

Фармакология постепенно усвоилась при изучении клинических дисциплин. Мирон Моисеевич, как преподаватель, был не строгий. Он был уже пожилой, седой мужчина, среднего роста. Ходил в военном кителе и брюках.

Всю работу в группе проводили сами. Группа была разновозрастная. Учились и семиклассники, и десятиклассники, и уже со стажем. Самые взрослые среди нас были: Валя Антипова 1928 года рождения. Она после окончания десятого класса работала в Кузоватовской средней школе пионервожатой. Манцыгина Вера 1929 года рождения и Шура Сидорчева 1931 года. Они обе десятиклассницы, приехали из Ульяновской области. До поступления работали на Барышской суконной фабрике. Фая Лашкина 1931 года, семиклассница, переросток из многодетной семьи. В трудные военные и после военные годы нечего было одеть и обуть. Многие зимой ходили в стёганой фуфайке, шерстяных носках и калошах, и даже в институт некоторые поехали в таком одеянии. А Лашкины учились по очереди. Сначала два брата, пришедшие с фронта, пошли учиться. Выучились, стали помогать следующим и так друг друга выучили. Все получили образование.

Старостой группы у нас была городская девушка Валя Горнова, кажется, 1932 года рождения. До этого она работала на швейной фабрике. В группе ещё было несколько «переростков» Самые младшие мы были две с Идой (фамилию запамятовала, кажется, Афанасьева). Она даже немного старше, мне было всего тринадцать с половиной лет.

Так вот всю работу в группе проводили старшие товарищи: следили за успеваемостью, дисциплиной, особенно за посещаемостью. За пропуски без уважительных причин, администрация наказывала лишением стипендии, а кто не получал стипендию, лишали квартирных (30 рублей).

На втором курсе из общеобразовательных предметов остались только история и литература. Начали изучать клинические дисциплины и преподавали врачи. Внутренние болезни вела у нас врач — терапевт из железнодорожной больницы Елена Никитична Паничева. На практику к ней мы ходили в терапевтическое отделение железнодорожной больницы. Это двухэтажное здание на пересечении улиц Интернациональной и Чапаева. Здание не типовое, а приспособленное и какое-то тесное, неуютное. Практические занятия проходили то в первую, то во вторую смену, иногда назначали вечерние дежурства с 18 до 22-х часов. Вечером работали под руководством дежурных сестёр, без преподавателя.

Под присмотром Елены Никитичны я сделала первую инъекцию подкожно и в этот же день под руководством процедурной сестры сделала внутривенное вливание своей подруге, а потом она мне. Практические занятия проходили обычно так: разбирали заболевание по теме в кабинете, а затем практическая работа в палате (осматривали, выслушивали, перкутировали больных) и работали с медсёстрами: ставили больным кровососные банки, горчичники. В процедурном кабинете под руководством процедурной сестры делали инъекции, внутривенные вливания. Систем тогда не ставили, кроме переливания крови в хирургическом отделении.

Практические занятия по терапии нам нравились, проходили быстро, интересно. Мы всегда были заняты под руководством преподавателя.

Хирургию нам преподавала Нина Петровна Андриянова. Интересный опытный хирург и преподаватель. Во время войны в Сызрани, в Старой Рачейке были эвакогоспитали. Нина Петровна много рассказывала о том времени:

-Во время Сталинградской битвы шли кровопролитные бои, очень много было раненых. В медсанбатах, полевых госпиталях оказывали неотложную помощь, грузили на баржи и отправляли вверх по Волге, в Саратов, Сызрань. Пока баржа придёт к месту назначения, под гипсовыми повязками, под бинтами, раны загнаивались, снимешь повязку, а там даже черви в гное копошатся. Хирурги, средний и младший медперсонал работали с большой перегрузкой. Раненых было столько, что не хватало кроватей, клали на матрацы на пол.

Пять лет уже мирного времени, а хирурги всё также перегружены — отклики войны. Недоедание, недосыпание, нервные и физические перегрузки, курение, особенно табака — самосада, давали о себе знать. После войны был всплеск заболеваний язвенной болезни желудка и двенадцатиперстной кишки. Хирургам приходилось много оперировать, т.к. болезнь была в запущенном состоянии, терапевтическому лечению не поддавалась.

Бывали случаи, когда Нина Петровна задерживаясь на операции, опаздывала на лекции. Иногда придём на лекцию, ждём, ждём — хирурга нет. Староста пойдёт в учебную часть. Оказывается Нина Петровна на срочной операции. Также и на практике — придём, а преподаватель на операции. Мы начинаем искать себе работу. Я любила ходить в операционную, если разрешали. Мне нравилось смотреть, как оперируют, хотя ничего не понимала, что там делают. С завистью смотрела на работу операционной сестры: как она знает какой инструмент, какую иглу и какой шовный материал нужен в данный момент. Также нравилась работа перевязочной сестры, но операционной больше. Иногда нас никуда не брали и мы сидели в коридоре, ждали, когда закончится операция. Нина Петровна выйдет из операционной, спросит теорию, под диктовку запишем дневники, поставит нам «пятёрки» и мы идём домой.

Преподавать акушерство и гинекологию пришла к нам новый преподаватель Антонина Степановна Косолапова. Как сейчас помню: входит в аудиторию высокая молодая женщина в модном светло-коричневом костюме, коричневые туфли на высоком каблуке, стройная, как тростиночка. Группа встала приветствовать. Она смущённо ответила на приветствие, представилась, назвала своё имя отчество и по журналу стала знакомиться снами. Оказалось она вообще очень скромная, обаятельная женщина, хороший специалист и толковый преподаватель. Давала хорошие конспекты. Теорию мы знали хорошо. А вот практика…

На практику по акушерству ходили в центральный роддом. Он находился в конце Советской. (В этом здании в настоящее время находится скорая помощь) К сожалению, на практике мы только смотрели, самостоятельно ничего не делали. Не приняли ни одних родов.

Врач инфекционной больницы Елизавета Васильевна Соболева, преподавала нам инфекционные заболевания. Отличный специалист и преподаватель. На практику мы ходили в инфекционную больницу, которая размещалась в одноэтажном здании в конце улицы Карла Маркса.

Нервные и психические заболевания преподавал заведующий неврологическим отделением врач — невропатолог Розенберг. Пожилой несколько полноватый мужчина среднего роста, седой, с ярким румянцем на чисто выбритых щеках, аккуратен и деликатен. Очень интересно читал лекции, образные приводил примеры из жизни. Краткие, содержательные давал конспекты.

Особо запомнились: симпатичная, добродушная окулист Лимановская (заходила в группу всегда с улыбкой, как солнышко взойдёт) и незабываемый врач — ЛОР Борис Васильевич Чихирев. Это человек — юморист. Если во время занятий в аудитории хохот, значит, там читает лекцию Чихирев.

Занимались в две смены.

Практическим обучением заведовала фельдшер Раиса Александровна Мясникова

С третьего семестра началась клиническая практика. Один день в неделю был практический, ходили в стационары. Непосредственно у постели больного отрабатывали навыки ухода. Специального предмета по общему уходу и медицинской технике или, как сейчас, сестринское дело, в то время не было.

Старались быть активными, помогали медсёстрам, а чему научились, делали сами.

В четвёртом семестре стало два практических занятия в неделю, а на третьем курсе практические занятия стали через день. Были и ночные дежурства, а утром, сменившись, шли — на лекции.

В конце третьего курса по плану — месячная производственная практика.

Вывесили объявление: «Желающие вместо практики поехать на рабочее место, подавайте списки Мясниковой Р. А.»

Из нашей группы на рабочие места записались семь человек. Из парней: Борис Моисеев, Павлик Кензин и Лёня Балакин, поехали в Кинельский район. Из девушек поехали: Я, Валя Горнова, Пана Озернова, Шура Нестерова. Нас направили в Куйбышевско — сельский район, районный центр на станции Кротовка.

В районном отделе здравоохранения на самостоятельную работу в медицинские пункты без дипломов нас не направили. Заведующая так и сказала: «Ответственность брать не хочу. Хотите на практику здесь в районной больнице — пожалуйста, направлю». Нам ничего не оставалось делать, как соглашаться и мы остались.

Рядом с вокзалом стоит кирпичное двухэтажное здание. На первом этаже районная врачебная амбулатория, на втором — стационар, где лежат и терапевтические, и хирургические, и гинекологические больные, только в разных палатах.

Жить поселили нас в амбулатории в свободном зубном кабинете. Поставили нам стол, четыре табурета, два деревянных топчана, на них ватные матрацы, по ватной подушке каждому и одно одеяло на двоих, т.к. спали по двое. А ещё у нас в углу стояло стоматологическое кресло, в котором мы отдыхали по очереди или сажали гостей, если таковые появлялись.

Коллектив добрый, приняли нас хорошо, работу доверяли. Мы самостоятельно работали в процедурном кабинете: делали внутривенные вливания, подкожные и внутримышечные инъекции. В стационаре самостоятельно раздавали больным лекарство, ухаживали за тяжелобольными. В амбулатории, вместе с врачом, принимали больных, но выполняли в основном сестринскую работу, т.е. не осматривали больного, не ставили диагноз, не назначали лечение, не накладывали швы на рану в хирургическом кабинете, а нам будущим фельдшерам на работе в сельском медпункте очень бы пригодилось. Более того, по программе на производственной практике мы должны были самостоятельно принять пять родов. Родов мы не принимали, т.к. роддом был закрыт на ремонт и рожениц возили в соседний город Отрадный.

С жильём худо-бедно устроились, а с питанием было плохо. К больничной кухне прикрепиться нам отказали даже за деньги. Готовить самим на больничной кухне, из своих продуктов разрешили, но где они свои продукты? В магазине пусто, на полках только фруктовые импортные консервы. Овощей в продаже не было даже в консервированном виде. Макаронных изделий тоже не было. Бывали дни, что и хлеба мы не могли достать — жили на чае с просроченными пряниками, с которых глазурь облетала. В такой, примерно, день приехали к нам наши мальчишки из группы. Они так же, как и мы, поехали на рабочие места. У них был соседний Кинельский район.

Воскресенье. День выходной, хочется понежиться в постели. Встали позже обычного. Убрали постели, привели себя в порядок, сидим за столом у окна чаёвничаем. Пана смотрит в окно и говорит: «Вон парни идут, очень на наших мальчишек похожи». Мы к окну. Да это же наши мальчишки и есть! Вон, крайний, сюда — Павлик Кензин, за ним Борька Моисеев, а тот Лёнька Балакин. Мы обрадовались, как — будто к нам родственники приехали, выбежали их встречать. Привели в комнату. С удивлением, с расспросами: откуда? Как и что? Тут Валя, на правах старосты группы, прервала разговор со словами: «Соловья баснями не кормят» пригласила гостей к столу на чаепитие. За столом снова разговоры: как устроились, как проходит практика. Оказывается, им также, рабочих мест на фельдшерских пунктах не предоставили. Поговорили и решили прогуляться, посмотреть Кротовку. Мы сами её путём не видели, на работу, с работы не выходя из здания. На улицу выходили только в магазин.

И так пошли обозревать Кротовку и её окрестности. Нагулялись, надышались, свежего воздуха, проголодались. Вернулись снова чаёвничать, извинились, что угостить больше нечем, а тут и время нашим гостям собираться в обратный путь. Скоро должна подойти электричка на Куйбышев. Мы пошли их провожать, пообещали на первомайские праздники к ним приехать. Они обещали выйти к электричке, нас встретить.

Прошла неделя. Целых три дня праздников! Воскресенье совпало с двумя первомайскими. Мы с утра нарядились и поехали в гости с ответным визитом.

Мальчики нас встретили, как и обещали, на платформе станции Падовка. До Алексеевки (центр Кинельского сельского района) приблизительно километра полтора — два прошли пешком. На пригорке стоит районная больница, где работают наши мальчики. Жили они в хозяйственном корпусе, на больничном дворе, рядом с кухней.
Входим в комнату, глазам своим не верим: среди комнаты стоит стол, покрыт белой новой простынёй. На столе стоят: Букет цветущей черёмухи бутылка красного вина «Ркацители», на тарелках импортные фрукты из банок (свежих в то время было не достать), потом принесли с кухни горячие мясные щи картошку, тушёную с мясом, трёхлитровую банку молока, печенье, пряники. Мы в восторге от всего этого изобилия. «Мальчишки, как это вам удаётся? Откуда всё это: молоко, щи, картошка?» Оказывается: Лёня Балакин познакомился с дояркой колхозной фермы, и она каждый день приносит им трёхлитровую банку молока. Боря Моисеев, наш красавец, крутит любовь с дочкой председателя колхоза. В колхозе может выписать любые продукты. А готовила им повар на больничной кухне. Слушаем и удивляемся их организованности. Мальчишек своих не узнаём, а может мы их просто не знали? За три года они не проявили себя ни чем.

Застолье закончилось. Теперь они приглашают нас покататься на лодке, Борис попросил у кого — то из местных жителей лодку на несколько часов. Мы с радостью согласились.

Весеннее половодье. Река Самарка вышла из берегов. В воде стояли все прибрежные деревья и кустарники. Мы плывём на лодке, словно в парке, среди тополей и цветущих черёмух. Шатры чёрных ив нависают над головой. Глядя на них, начинаешь понимать значение старых слов. Вероятно, такие шатры в прежние времена назывались «сенью» Тепло. Светит яркое весеннее солнышко. На небе синем, синем, как васильки на неубранных полях, ни облачка. Лёгкий ветерок морщит гладь воды. Солнечные лучи отражаясь, светятся тысячами огоньков. Настроение у всех приподнятое, по настоящему праздничное. Всей грудью вдыхаем свежий, насыщенный ароматом цветущей черёмухи, воздух. Наслаждаемся природой. Так легко, будто напряжение в тысячу вольт покинуло тебя. Общение с природой необходимо! Хотя бы периодически!

Праздничный день заканчивается. Солнце садится. Зрелище заката вызывало в памяти слова (не помню чьи) «Солнца диск золотой погружается медленно в светлое лоно зыбей…» Удивительная точность этих слов. Действительно золотой диск солнца уходил из пустыни неба и медленно погружался в зыбь воды.

Настало время покидать это божественное место. Пора причаливать к берегу. Солнце клонится к закату, а нам возвращаться домой. Мальчишки настойчиво стали приглашать нас на ужин, а мы из вежливости отказываемся, хотя знаем, что дома у нас только чай. Заходить к ним всё равно необходимо, там остались наши сумки. Пришли, а там у них на ужин пироги. Разве можно отказаться от такого ужина? У нас уже слюнки потекли. Остались. Едим пироги, пьём чай с пряниками, печеньем. Мальчишки нам говорят:

— Наедайтесь, девчонки, дома — то один чай.

— Почему один? Можем сделать два.

— Мы с вашего чая еле до дома доехали.

— Вы же приехали неожиданно, а неожиданный гость — с хозяина снимается всякая вина. Конечно, после такого их барского приёма, нам было неудобно, но что поделаешь? Такова жизнь.

Трапеза закончена. Мы от души поблагодарили мальчишек за столь радушный приём и стали собираться к последней электричке. Мальчишки пошли нас провожать.

Вернулись домой с огромным душистым букетом черёмухи, сытые, довольные, немного уставшие. Умылись и сразу легли спать.

Чайная наша диета закончилась, на счастье, на следующий день. В бокс поступил больной с подозрением на брюшной тиф. Бактериологической лаборатории нет. Меня попросили отвезти кровь больного в Куйбышев, в областную лабораторию. Дали адрес, выписали командировочное удостоверение. Девочки написали целый список что купить. Вечером я приехала, как коробейник, накупила разных разностей, все, что было заказано. Оставшееся время, до конца практики, мы не голодали.

Практика закончена. Мы вернулись в Сызрань. Сдали дифференцированный зачёт по практике. Осталось сдать государственные экзамены по пяти предметам: фармакология, терапия, хирургия, акушерство с гинекологией и детские болезни. На подготовку к каждому экзамену дали пять дней. Первый экзамен по расписанию фармакология. Мы все очень боялись этого экзамена, волновались. Настя ушла без завтрака, даже чай не стала пить. Я, когда волнуюсь, обязательно должна чего-нибудь проглотить, хотя бы стакан сладкого чая. Один умный человек мне сказал никогда не ходи на экзамен первая и последняя, ходи после первой десятки. В начале экзамена преподаватель скрупулёзен, внимателен, дотошен. В конце экзамена — уставший, рассеянный, раздражённый, особенно, когда плохо отвечали, а после десяти человек раздражение ещё не наступило, а появилась некоторая утомляемость. Дополнительных вопросов почти не задают, по билету спрашивают бегло, если хорошо отвечаешь,- до конца не выслушивают. Я, следуя этому совету, чтобы лишнего не волноваться, к началу экзамена не пошла, осталась дома, попила чаю, приготовила обед и пошла на экзамен. Прихожу, а там паника — Шуру Сидорчеву «застукали» со шпаргалками. Павел Николаевич Лысенко (он был членом комиссии) заподозрил, что она списывает, прошёл мимо её стола, она успела спрятать. Он вышел на улицу, прошёлся по тротуару Интернациональной, мимо окон (экзамен проходил в актовом зале) и увидел в столе у Шуры шпаргалки. Вошёл и от двери прямо к ней: «Давайте, что у Вас в столе» Она отдала. У комиссии встаёт вопрос — что делать? Удалить с экзамена и поставить «неуд»? Она в слёзы. Без диплома никуда не возьмут на работу, через год снова сдавать государственные экзамены, что мало вероятного, т.к. она недавно вышла замуж. Ей пошли на встречу, разрешили взять другой билет. Настя моя стоит бледно-зелёного цвета. Мои подружки ещё не сдавали, даже Тая Репина, наша отличница, не заходила, так напугал всех Лысенко, что все боятся идти. Вышел наш Мирон Моисеевич и заявил ультиматум, если сейчас никто не зайдёт, я закрываю ведомость. Я Насте говорю: «Я пошла. Пан — пан, пропал — пропал» Она посмотрела на меня, как на обречённую. За мной и Тая решилась. Я взяла билет и глазам своим не поверила, — досталось то, о чём только что прочитала в конспекте. Не сдерживая улыбки, (такому везению нельзя не улыбаться) я говорю: «Я могу сразу отвечать, без подготовки», но мне предложили сесть и подготовиться. Я села, набросала план ответа, выписала рецепт на стандартном бланке и вызвалась отвечать. Первый вопрос в билете стоял такой: Лекарства необходимые при оказании экстренной помощи при утоплении, повешении, поражении электрическим током, молнией. Способ применения, дозировка. Я чётко, подробно рассказала, без дополнительных вопросов перешла ко второму вопросу. Он был таков: Хранение лекарственных веществ. Какие лекарства хранятся в шкафах «А» и «Б»? Ответ на этот вопрос я отлично изучила на производственной практике, т. к. самостоятельно раздавали больным лекарство, получали из аптеки, расставляли на полках в шкафе дежурной медсестры, в холодильнике, а список содержимого шкафов «А» и «Б» я выучила, как таблицу умножения. Дополнительных вопросов также не задавали, взяли у меня рецептный бланк с выписанным мною рецептом, проверили пропись, дозировку-всё правильно. Поставили в зачётку «пять» и я окрылённая вышла с экзамена. Все ко мне с вопросом: «Ну, как?» «Пять!» — Отвечаю. Настя моя бледно-зелёная, до сих пор голодная, уставшая от страха, неуверенности, с такой завистью в глазах говорит: «Счастливая ты, Женька!» Следующая вышла Тая Репина тоже с «пятёркой». Пошла Фая. Мы стали уговаривать Настю: «До каких пор будешь «киснуть?» Иди и сдавай! Так её и не уговорили, ушли с Таей в библиотеку. Так запомнился экзамен по фармакологии. Остальные экзамены сдавали без приключений, если не считать некоторые неудобства в подготовке к экзамену по акушерству и гинекологии. Дело в том, что фантом для изучения механизма родов в лаборатории был один и готовиться нужно в аудитории или в лаборатории. Чтобы лучше подготовиться, мы группу разделили на отдельные подгруппы по три-четыре человека и составили расписание кто, в какие часы занимается. Нашей подгруппе — это я, Настя, Фая и Тая, выпало время с двадцати двух до шести утра в день экзамена. К десяти часам вечера накануне экзамена мы пришли в учительскую. Там занималась предыдущая группа. Мы закрылись на ключ и начали штудировать механизм родов, сначала
нормальных, затем патологических. До мельчайших подробностей повторили все вместе: одна читает конспект, другая демонстрирует на муляже. Затем каждая из нас демонстрируя на муляже, объясняли механизм родов нормальных и с различной патологией. Остальные были в качестве экзаменаторов. Затем ещё раз «пробежались» по остальным вопросам акушерства и гинекологии. Время четыре утра, нас начало клонить ко сну. Решили немного вздремнуть. В учительской стояли два дивана. Мы по двое легли на каждый диван валетом. В шесть часов утра нас разбудил сторож. Мы встали, закрыли учительскую, и пошли домой, привести себя в надлежащий вид, позавтракать и идти на экзамен. Состояние отвратительное, голова «чугунная», в висках стучит и я, впервые нарушив свой принцип (не заходить в первом десятке), зашла во втором заходе. По акушерству два вопроса я ответила хорошо, особенно отчеканила механизм родов при ягодичном предлежании. В третьем вопросе по гинекологии не уверенно отвечала лечение кольпита. Получила четвёрку и пошла отсыпаться. Сдали последний экзамен. Стали ждать диплом и направления на работу.

Мирон Моисеевич, наш классный руководитель, принёс в класс списки районов, где имеется вакансия фельдшеров и акушерок. Мы три бывшие одноклассницы и однокурсницы: Лашкина Фая, Седова Женя — это я и Мартынова Настя, с которой мы жили на одной квартире, спали на одной кровати и питались вместе, решили не расставаться. Фая и Тая Репина( наша отличница и бригадир), снимали квартиру в соседнем доме. К экзаменам готовились все вместе вчетвером у нас на квартире. Тая, в числе отличников, поехала учиться в институт, а мы — на работу в один район. Три места, для нашей группы, было только в Камышлинском районе Куйбышевской (ныне Самарской) области. Место не лучшее — расположено далеко от железной дороги, но решили ехать.

Получили диплом, направление на работу, подъёмные деньги четыреста с лишним рублей и, дипломированными специалистами, поехали домой отдыхать последние каникулы или первый отпуск перед работой.

Во время отпуска готовились к отъезду. Мне пошили два комплекта постельного белья, наволочку на матрац, а сам матрац купить не смогли. Наш знакомый привёз мне из Куйбышева (ныне Самара) чемодан с чехлом, байковое одеяло, а матрац даже в Куйбышеве, областном городе, не купил, так и поехала с наволочкой без матраца. Купила сумку для того, чтобы обслуживать вызовы.

Чтобы успеть добраться, приехать первыми (выбрать лучшее место), решить квартирный вопрос и без опозданий первого августа выйти на работу, решили выехать загодя.

В хлопотах отпуск пролетел быстро. Наступил день отъезда. Мама с раннего утра начала стряпать мне «подорожники» печенье, плюшки, сдобные домашние лепёшки на сметане, пирожки. В детстве всем нравятся сладости. Особенно мы любили её пироги с карамелью подушечки с фруктово- ягодной начинкой. Они сладкие, ароматные и не текут, как с повидлом.

Чемодан сложен. В сумку сложили всё необходимое в дороге: еда, полотенце, косметический набор, небольшую книгу для чтения. Сели, по обычаю перед дорогой, посидели. Все всплакнули: Я плачу о том, что уезжаю из дома далеко и надолго, а ещё — в данный момент нет с нами папы. Он так мечтал, чтобы я была медиком. Не суждено ему было увидеть меня в белом халате.

Через три недели после моего поступления в фельдшерскую школу папа скоропостижно скончался от инсульта. Мама осталась не одна, у нас жили две мамины племянницы сироты от её старшей сестры. Отец у них погиб под Сталинградом, а мать умерла от перитонита 31.12.1945 года. Старшей было пятнадцать лет, а младшей пять. Мама с папой их забрали к себе.

Мама плачет о том, что провожает далеко и надолго свою несовершеннолетнюю дочь. Из Сызрани я приезжала почти каждый выходной, и мы не расставались с ней две ночи и воскресенье целый день.

Всё. Долгие проводы — больше слёз. Встали. Сёстры взяли чемодан, я сумку и пошли к поезду. На нашей станции предварительной продажи билетов нет, только за час до прибытия поезда. Пришли, расположились на деревянном диване на перроне. Вскоре пришли Фая и Настя с провожающими. Объявили — поезд вышел с соседней станции. Мы пошли за билетами. Поезд скорый Москва — Челябинск. Билеты в купейном вагоне дорогие, да нам и не нужно, ехать всего двенадцать часов, плацкартных нет, чтобы в один вагон, взяли три билета в общий вагон до станции Похвистнево.
Время двадцать два часа, прибывает поезд. Из клуба, он находится рядом со станцией, вышла к поезду вся молодёжь. Увидели нас с чемоданами, вопросы, прощание, пожелания. Проводы получились шумные, совсем как солдат в армию. Стоянка поезда закончена, паровоз воды набрал из водокачки. Тогда электровозов на Куйбышевской железной дороге не было, поезда ходили на паровозной тяге. Через каждые сто километров поезда останавливались на 15 — 20 минут, чтобы в паровоз набрать воды.

Паровоз дал гудок, поезд тронулся, мы, стоя в тамбуре, помахали провожающим, вытерли слёзы и пошли в вагон. Уложили вещи, сели. Повезло — все три места оказались в одном купе, вернее одно место в купе, а два боковых за столиком у окна. Мы с Фаей сели на боковые сиденья, а Настя в купе. Устроились, как обычно, познакомились с соседями по купе. Проговорили часа полтора. За окном темно, в вагоне свет приглушили, стало неуютно. Со всех сторон на разные голоса храп, сопенье, шёпот. Мы пока держимся. Проехали Сызрань, мост через Волгу, Настя не выдержала, прислонилась головой к стенке и заснула. Мы с Фаей тоже задремали. На рассвете были в Куйбышеве. Проехали половину пути. Ехать осталось ещё шесть часов. Ужасно хочется спать, но вагон переполнен, (время летних отпусков) заняты даже средние полки. Часа полтора — два мы ещё подремали сидя, потом встали, умылись, причесались, привели себя в порядок и стали смотреть в окно. Проезжая станцию Кротовка, я показала девочкам двухэтажное здание, стоящее рядом со станцией — это районная больница Куйбышевского сельского района, где я в течении месяца проходила производственную практику. После Кротовки стали собираться, продвигаться к выходу. Осталось ехать до Похвистнева километров 12 — 15.Проводница объявила: «Похвистнево!» — наша станция, выходим. Когда получали направление на работу, нам объяснили, как добраться до места назначения. До Камышлы можно долететь самолётом малой авиации — самолёты марки ЯК, их ещё называют кукурузниками, т.к. используют в сельском хозяйстве. Есть другой вариант: на поезде доехать до Похвистнева, а там с элеватора на попутной машине. Нам посоветовали ехать до Похвистнева, что мы и сделали.

Стоим на перроне. День солнечный, обещает быть жарким, уже подогревает. Время половина одиннадцатого, мы ещё не ели. Решили пойти на вокзал, там покушать, заодно узнать, где находится элеватор. Похвистневский вокзал, внешне, похож на Сызранский, только немного меньше. На вокзале поели. В окне справок нам объяснили, как добраться до элеватора. Он находится напротив вокзала, на противоположной стороне железной дороги, нужно пройти по перекидному мосту и завернуть за угол. При подъёме на мост у Настиного чемодана оторвалась ручка. Ничего не оставалось, как водрузить чемодан ей на плечо. Поднялись на мост, дальше Настя идти не может. Отдохнули и решили идти таким образом: одна стоит со своими вещами и Настиной сумкой. Настя несёт свой чемодан на плече, а третья свои вещи. Прошли немного, остановились. Настя осталась с вещами, я пошла за Фаей. Так по очереди несли Настин, неподъёмный чемодан до самого элеватора. Фая сбрасывает чемодан и с раздражением говорит:

— Настя чего ты в него наложила кирпичей что — ли?

— Яблоки. — отвечает Настя.

По настоящему почувствовали смысл слов в пословице: «Чемодан без ручки, — что муж во хмелю — вести тяжело и бросить жалко».

На элеваторе подошли к окну, где оформляются документы приёма и сдачи зерна. Там сидит пышная женщина, добрая на вид.

— Скажите, пожалуйста, — спрашиваем её, из Камышлы машины приходили?

— Сегодня ещё не было.

— Ещё к вам просьба — у нашего чемодана оторвалась ручка, не сможете нам помочь?

— Садитесь в холодке. Я сейчас вам пришлю рабочего, он отремонтирует ваш чемодан, а придут машины из Камышлы, я вас позову.

— Спасибо Вам. Вы добрая.

Мы отошли в тень, сели у стенки на перевёрнутые ящики. Через некоторое время к нам подходит молодой, черноглазый, симпатичный мужчина.

— Это вы рабочего просили?

— Да. У нас ручка оторвалась у чемодана. Мужчина посмотрел и ушёл. Минут через десять идёт с инструментами. Ремонтирует, а сам расспрашивает: кто мы такие, откуда и куда мы едем. Мы ему рассказали. Спрашиваем его:

— А Вы в Камышле, случайно, не были? Что за село?».

— Был в Камышле. Нормальное село. Большое, районное. Большинство живут татары. Тут Настя с вопросом:

— Татары?! Какие они? Говорят они злые? Мужчина промолчал. Заканчивая работу, отдаёт Насте чемодан:

— Теперь ручка не оторвётся.

— Спасибо, дяденька, не знаю, как Вас благодарить!

— Ну вот, а говорите татары злые. Я татарин. Настя смутилась, покраснела, стала извиняться. Пока она извинялась, к элеватору подъехало несколько машин. Из кабины последней, мимо нас прошедшей, машины вышла девушка, направилась к окну приёмщицы, от неё идет к нам.

— Здравствуйте! Это вы из Сызрани?

— Да, это мы. Что пришла машина из Камышлы?

— Девочки, я тоже из Сызрани, ваша коллега. Зовут меня Тамара Синявина. Приехала сюда в прошлом году. Работаю заведующей фельдшерским пунктом в селе Седяково. От Камышлы двенадцать километров. Население русское. В этом году съездила домой, вышла там замуж, а с работы не отпускают, т.к. муж без специального образования, а мне отрабатывать ещё два года. Нужно искать замену. Вот я и езжу сюда каждый день, уже вторую неделю, чтобы вновь прибывших медиков перехватить. В районе медиков не хватает, могут не дать замену. Если кто из вас согласится, тогда меня отпустят. Поехали ко мне в Седяково. Не понравится — я тогда вас отправлю в Камышлу».

В райцентр машин нет, а Тамара обещала нас отправить. Мы согласились. Решили, что Седяково рядом с Камышлой, в любом случае можно позвонить и сообщить о своём прибытии. Через полчаса Тамара подъехала на машине. Шафёр помог нам погрузить чемоданы в кузов, мы тоже запрыгнули туда и поехали. Дорога грунтовая просёлочная пыльная. Мы достали из сумок дождевики. Тогда мода была на такие дождевики, не шитые, а клеёные из цветной плёнки с капюшонами, с рукавами, а у кого без них, просто накидки. У нас были накидки. Накрылись мы этими накидками, встали все втроём около кабины, а как начало нас подбрасывать на кочках и ухабах, того и гляди вылетим, мы сели прямо на пол кузова. Минут через пятьдесят мы доехали. Нас высадили на въезде в улицу, у огородов, не доехав до правления колхоза, хотя оно находилось, как потом оказалось, на противоположном порядке улицы напротив нас. Тамара спешила на вечерний приём. Договорились — мы её ждём в правлении колхоза.

Сидим на чемоданах, вокруг репейник, полынь и крапива в человеческий рост. Улицу нам не видно, видим только соломенные крыши, рядом стоящих домов. Тишина. Лишь изредка послышится одинокий лай собаки. День клонился к вечеру, а мы ели только утром в Похвистневе. Мы с Фаей достали свои «подорожники» и стали кушать. Настя запаниковала при виде окрестности. Если это село не плохое, как Тамара говорит, какие же ещё хуже? У неё аппетит пропал. Мы с Фаей её уговариваем и так, и сяк — бесполезно. Фая, стараясь её отвлечь, говорит: «Насть, где там у тебя яблоки, давай убавим, чтобы легче тебе было». Настя открыла чемодан, а там половина чемодана яблок. «Ешьте, девочки, а я не хочу. Я завернусь сейчас в плащ, лягу вот в эту полынь и умирать буду. Никуда я не поеду!» Мы с Фаей взяли по яблоку, съели и стали укладывать сумки. Нужно идти в правление колхоза, где договорились ждать Тамару.

Около правления на лужайке сидели женщины, мирно беседовали. Мы поздоровались, спросили у женщин — не приходила ли Тамара и есть ли кто в правлении. Одна из женщин представилась, что она уборщица. В правлении никого нет, рабочий день давно закончен. Тамара была, попросила остаться, подождать каких то медиков. «Это мы должны с ней здесь встретиться». Расспросили откуда, куда едим и как оказались в Седякове. Мы всё рассказали. Смотрим, по улице идёт Тамара, с ней девушка. Оказалось это тоже наша выпускница Аня Лещанова. Приехала раньше нас, но Тамару не застала, они разъехались. Пока не было Тамары, Аня познакомилась с её хозяйкой, друг другу понравились. Хозяйка сказала ей, что Тамара увольняется, ищет себе замену. Уговорила Аню устраиваться на работу к ним в медпункт, вместо Тамары. Аня согласилась. К нам Тамара пришла уже, можно сказать, с преемницей. Сообщили нам, что машины пока нет. Уборщица, не помню её имени, условно назовём её, тётя Маша, предложила вещи внести в правление, а самим на свежем воздухе приятнее на лужайке посидеть.

Сидим на лужайке, обозреваем улицу. Теперь она далеко видна. Стоят мазанки, вместо побелки, обмазаны белой глиной. Крыши у всех соломенные. Только здание клуба покрыто железом. Один лист оторвало и ветром его то заворачивает, то разворачивает, издавая при этом противные звуки: » Хр — хр, хр — хр «. Наступили сумерки, в клуб потянулась молодёжь. Нам захотелось посмотреть,. что там, чем занимаются. Тётя Маша говорит: «Сходите, посмотрите на нашу культуру. Я всё равно никуда не уйду, пока вы не уедите. Мне нужно правление потом закрыть. Идите, идите, а машина придёт — я за вами приду». Приходим в клуб. В помещении полумрак, электричества нет, горят две керосиновые лампы — одна над входной дверью, другая на противоположной стене. По периметру стоят деревянные не крашеные лавки. Молодёжь сидят, переговариваются между собой, хихикают, грызут семечки, плюют прямо на пол. Никакой музыки, никаких мероприятий, обычные деревенские посиделки. Мы минут пять постояли у двери и ушли. Тётя Маша удивилась, что так быстро вернулись. Время одиннадцатый час, а машины всё нет и, видимо, не будет. Тётя Маша собралась уходить, а мы устраиваться на ночлег. Начали сдвигать стулья, столы и пришла машина, даже две — грузовая и легковая. Мы быстренько поставили мебель на место, шаферы наши вещи в кузов. Мы попрощались с тётей Машей, и забрались в кузов грузовой машины. Тамара с Аней поехали в легковой машине впереди показывать дорогу нашему шафёру, т. к. он не местный и в Камышле не был. Мы за ними. Скорость у легковой машины больше, вскоре они скрылись из вида. Ночь. Темно, ничего не видно. Куда везут? Настя, как всегда, начала паниковать, да и мы с Фаей начали волноваться. Минут через пять увидели впереди легковую машину и перестали волноваться. Минуты через две — три приехали в большое село. Темно, лишь в некоторых домах горят керосиновые лампы. Машина повернула направо и остановилась у большого двухэтажного здания. Приехали, это районная больница. Нас оставили здесь, а Тамара с Аней поехали к Тамариным знакомым. Дежурная медсестра привела нас в больничный коридор на первом этаже, указала на две свободные кровати, где можем переночевать. Мы поблагодарили и попросили её, чтобы нас разбудила, когда будет проводить утренний подъём, если мы к этому времени не проснёмся. Фая легла одна, а мы с Настей, по привычке, вместе. Два года жили, ели, спали вместе. Время полночь. Больше суток в дороге, устали, поэтому только легли, сразу уснули.

Семь часов утра, нас разбудила дежурная медсестра. Показала нам санпропускник, где мы можем умыться, привести себя в порядок. Через час пришёл к нам голубоглазый, гладковыбритый, приятной внешности, невысокий мужчина. Представился:

— Заведующий районным отделом здравоохранения, Сергей Андреевич Иванов. Откуда к нам прибыли? Как добирались?

— Мы приехали к вам работать по направлению Сызранской фельдшерско — акушерской школы. Добирались от Похвистнева на попутных машинах» «Вы ещё не завтракали? Идёмте в райздравотдел, рядом, через дорогу чайная, можете сходить туда покушать. Обеды недорогие и вкусные. Вещи можете оставить у секретаря главного врача. Уезжать по медпунктам будете из больницы».

Отдел здравоохранения находился в отдельном здании, за больничным сквериком. Сергей Андреевич показал нам чайную и разрешил пойти позавтракать. Когда мы пришли в райздравотдел, там сидели и ждали оформления Аня и Тамара. Заведующий был занят, просил подождать. Тамара нам подсказала, в каких русских сёлах имеется вакансия. Это нам очень пригодилось при назначении.

Пригласили в кабинет Тамару с Аней. Минут через пятнадцать они вышли оформляться. Пригласили нас троих. Заведующий посмотрел наши документы и начал предлагать чувашские, татарские сёла, мы отказываемся, просим направить нас в русские. Русских сёл осталось только два. Мне предложили в отдалённое русское село место акушерки. Заведующая — женщина пятидесяти лет. Мне в ту пору не было ещё семнадцати лет, молодая. Ехать сразу на заведование — ответственно. И я согласилась на должность акушерки. Фая тоже назначена была акушеркой в русское село, а Настя в татарское село, зато в семи километрах от районного центра и на фельдшерский пункт заведующей. Оформились в отделе кадров и стали ждать, когда нас повезут к месту назначения. Ждать пришлось долго. За это время мы познакомились с медперсоналом, осмотрели больницу. Больница расположена на центральной улице, в конце села. Здание двухэтажное кирпичное, без удобств. Отопление печное, вода привозная. Электричество только до двадцати трёх часов, потом выключают. В кабинетах и коридоре зажигают керосиновые лампы. Если ночью потребуется срочная операция, звонят на электростанцию, чтобы включили свет. Перед фасадом больницы разбит небольшой сквер, если можно так назвать. Ограда из штакетника, по периметру растут хиленькие деревца американского клёна. Поставлено несколько деревянных не покрашенных лавок. Ни цветов. ни клумб. Понятно без водопровода поливать сложно, а без воды…

Наконец стали прощаться. Первая поехала Настя, потом Фая, а мне сказали:

— Вы поедите с Сергеем Андреевичем, он пока занят. Полдень. После обеда к кабинету главного врача подогнали лошадь, запряжённую в тарантас. Вышел Иванов.

— Вот и наш экипаж. Где Ваши вещи? Садитесь, поехали.

По центральной улице проехали всё село, которое довольно большое. Здания и частные дома побелены белой глиной. Зелени очень мало. Большие деревья только вокруг райкома партии и в сквере, где стоит памятник В. И. Ленину и стелла с именами погибших в боях Великой Отечественной войны 1941 — 1945г Садов нет. Не встретилось по пути ни одного фруктового дерева и ни одного ягодного кустика. даже вокруг учебных заведений, педучилища и сельхозтехникума. Сергей Андреевич говорит, что у сельхозтехникума есть своё учебное хозяйство в километрах трёх от Камышлы. Они снабжают камышлинцев чёрной смородиной.

Проехали мост через р. Сок Грунтовая дорога идёт на подъём. Километра через полтора — два свернули на просёлочную дорогу, но ехать приятно, не трясёт — тарантас на рессорах. По обеим сторонам дороги отливают тусклой медью поля спелой ржи и пшеницы. Колосья созрели, налились полным зерном. В прекрасном нежно — голубом небе, словно думы, плывут облака. Светит солнышко. Высоко над нами маленькой точкой завис жаворонок. Я поглубже вдохну — свежий воздух и песня несётся… Я вдыхаю, внемлю и смотрю… Пусть всё это в меня перельётся.

Проехали приблизительно километров пятнадцать. Полудённое солнышко нещадно печёт. Воздух раскалился. Душно. Наконец приятная прохлада — справа от дороги лиственный лес. Между дорогой и лесом, шириной метров пять, поляна. В некоторых местах поляна расширяется, уходит в глубь леса. Сергей Андреевич остановился, чтобы покормить лошадь, заодно и нам размять ноги.

На поляне неслыханное разнообразие трав и цветов. Густые заросли цикория, клевера, гвоздики, колокольчиков и целые поляны крупных лесных ромашек. Не помню, кто из поэтов сказал: » Поэзия всюду, даже в траве. Надо только нагнуться, поднять её».

Вспомнились сейчас те ромашки и стихи Мусы Джалиля:
_________Луч поляну осветил
_________И ромашки разбудил:
_________Улыбнулись, потянулись,
_________Меж собой переглянулись.
___________________________
___________________________Ветерок их приласкал,
___________________________Лепестки заколыхал,
___________________________Их заря умыла чистой
___________________________Свежею росой душистой.
_________Так качаются они,
_________Наслаждаются они…

Не скошенная трава так душиста, что с непривычки тяжелеет голова. Я прошлась по лесу, набрела на полянку лесной спелой клубники. Полакомилась сама и нарвала ветками. Нарвала букет любимых ромашек и вернулась к тарантасу. Сергей Андреевич уже запрягал лошадь. Я хотела угостить его ягодами, а он, оказывается, тоже полакомился лесной клубникой.

Проехали лес, на горизонте показалось село. Сергей Андреевич говорит:

— Это украинское село Степ — Выселки. Богатый колхоз — миллионер имени Шевченко. Председателем работает кандидат сельскохозяйственных наук Макурин, бывший завуч Камышлинского сельскохозяйственного техникума. Здесь показательный фельдшерско — акушерский пункт, свой колхозный роддом. Заведует медпунктом опытный фельдшер, Яков Григорьевич Кривогуз. и с ним работает опытная акушерка, Аня Диденко Мы сейчас заедем в медпункт и я Вас с ними познакомлю».

Село большое, расположено по берегам двух речек. С трёх сторон село окружает лес. По берегам речек заросли черёмухи. Знала ли я в то время, что здесь в этом селе живёт моя судьба, это родина моего будущего мужа.

Медпункт находится на главной площади. Здесь же правление колхоза, магазин, почта, клуб, библиотека, школа. Вокруг медпункта небольшой палисадник, огорожен штакетником. В палисаднике растут берёзы, рябины, липы и шиповник. Сажали всё это, как потом выяснилось, сами медработники. На лошади ездили в лес, искали саженцы, копали, привезли и посадили.

У калитки остановились, привязали лошадь и зашли в медпункт. Поздоровались. Сергей Андреевич представил меня: » Вот везу вашу соседку — акушерку в Неклюдово». Познакомились. Они ознакомили меня с основной документацией фельдшера, а потом Аня показала мне свою — документацию акушерки, принцип работы сельского роддома. Солнце клонилось к закату.
Мы заспешили. Ехать нам ещё семь километров.

В Неклюдово приехали, когда солнце уже село за горизонт. Работа в медпункте, должно быть, закончена. Поехали к Нине Алексеевне Березовской, так звали фельдшерицу, на квартиру. У калитки шатрового бревенчатого дома стояли три женщины. Одна из них отделилась и пошла к нам навстречу.

«Здравствуйте, Сергей Андреевич!»

«Здравствуйте, Нина Алексеевна! Встречайте свою помощницу, я Вам акушерку привёз. Жаловались Вам тяжело одной. Теперь довольны? Кстати, она сама выбрала Ваш медпункт»

«Спасибо, Сергей Андреевич за помощницу. Я уже не молодая. Объём работы большой, да и за акушерку бесплатно работать обидно».

«Теперь будет легче. Знакомьтесь — Евгения Семёновна Седова». «Можно Женя» — сказала я и подарила Нине Алексеевне букет ромашек. Она познакомила нас с хозяйкой, Марией Семёновной Сафроновой, тётей Машей. Я угостила тётю Машу лесной клубникой. Нас пригласили в дом, а лошадь, по просьбе Сергея Андреевича, хозяйка отвела на колхозную конюшню. Пока в передней комнате медики решали производственные вопросы, хозяйка сварила яиц, молодой картошки, достала из погреба малосольных огурцов, пахнущих укропом, поставила самовар и пригласила всех к столу. Я достала из сумки мамины пироги с фруктово — ягодной карамелью и сдобные домашние лепёшки. Поужинали. Пора ложиться спать. Завтра вставать рано. Утренний приём начинается в семь часов. Во время весенних и летних работ в колхозах, когда полевые работы начинаются рано утром и заканчиваются поздно вечером, медпункты работают в два приёма — утренний и вечерний, чтобы колхозники могли получить необходимую медицинскую помощь.

Воспоминания преподавателя Божко Евгении Семёновны